— В распоряжение комиссара Точкина расчищать дорогу. Видите, машины застряли.
Главный, не зная, на ком сорвать зло, обернулся к своим спутникам:
— Вы долго будете торчать здесь?! Найдите себе работу! — Потом вернул фотокорреспондента, предупредил: — Через два часа фотоснимки должны лежать на моем столе в кабинете.
Андрей Ефимович не удивился, найдя по другую сторону корпуса еще одного уполномоченного треста — Иванчишина. К нему то и дело подходили начальники участков, бригадиры, получали указания и спешили выполнять их. Андрей Ефимович счел за лучшее обойти этого «деятеля» — уж если он в кабинете держался вызывающе, можно догадаться, как он поведет себя здесь. Вот так: не он Иванчишина, а наоборот, Иванчишин, фактически, отстранил его от работы. И Скирдов не столь неповоротлив, каким представлялся по приезде. Почувствовал близкую удачу — и вот уже на всех строительных площадках слышно только его имя. Снова получится, как в позапрошлом году: Магидов проделал титаническую работу на стройке, а ордена получили другие…
Главный на ходу спросил секретаршу:
— Кто ко мне заходил, звонил?
— Никто не звонил и не заходил, Андрей Ефимович.
— Почту! — резко приказал он, будто секретарша была в чем-то виновата.
— Почты сегодня тоже нет.
Андрей Ефимович вошел к себе, плотно прикрыл массивную дверь и сразу как-то обмяк, обессилел, неуклюже разделся, опустился в кресло. Ни посетителей, ни звонков — мрачная кабинетная тишина, только собственный шум в ушах нарушает ее. Раньше он почему-то не замечал его — и вдруг такой, будто рядом зажгли примус. Почему врачи почти всегда спрашивают о шуме в ушах? С чем он связан: с изменениями в сосудах головного мозга, расстройством нервной системы? А возможно, и с тем, и с другим, и с третьим?.. И снова царапающий душу безответный вопрос: «Как могло случиться, что именно в день настоящего штурма я оказался в стороне?» Вызвал секретаршу, бросил:
— Вараксина!
Митрофан обычно по вызову Главного летел по коридору, едва не сбивая с ног встречных, но сегодня Магидов почему-то не был страшен ему, и он не торопился. Надо показать, что Вараксин тоже человек, и притом знающий себе цену, а его на глазах у рабочих прогнали со строительной площадки. Вбежала секретарша, выпалила:
— Немедленно к Главному.
Вараксину так хотелось пойти с козырного: «Ничего, подождет», но духу не хватило, он взял папку и направился к шефу.
— На волах ехал?! — гремел Магидов. — Кто будет заполнять сетевой график? Почему нет информации с пускового?!
— Вы же сами видели этот бедлам, — смело заявил Вараксин.
— Как, как ты сказал?
— Бедлам, — уже не очень решительно повторил Митрофан, учуяв в тоне спрашивающего незнакомые нотки.
— Срочно записку! — потребовал Магидов.
— О чем?
— Об этом самом бедламе и его виновниках. Завтра к девяти утра. Все! — И уже секретарше: — Немедленно разыщите фотокорреспондента. — Тот, видно, ждал в приемной, тут же вошел, протянул конверт с фотографиями. Главный посмотрел и недовольно вернул: — Увеличить в три раза. Ты что, не понял?..
Сводная бригада под руководством Точкина расчищала площадку у торца корпуса. Этот участок был камнем преткновения, о который споткнулся не один шофер. Здесь разгружалась основная часть внутреннего оборудования, здесь было место транспортной развязки, и ребята обязались работать до утра, чтобы закончить площадку.
Около десяти вечера к работающим подошла Мара Сахаркевич, громко, чтобы все слышали, сказала:
— Боря, ты с утра ничего не ел.
— Другие тоже.
— Неправда, — выдал Коля Муромцев, примазавшийся к бригаде по окончании своей работы. — Неправда, других отпускал по очереди и обедать, и ужинать.
— Слышишь, Боря? Кровельщики оставили тебе в бытовке бутерброды и кофе в термосе.
— В напитках ты плохо соображаешь, Мара, — ввернул Тимофей Бобров, отнял у Бориса лопату и уже серьезно потребовал: — Иди, комиссар, без тебя закончим. — И, воспользовавшись тем, что Борис заговорил с бульдозеристом, шепнул Маре: — Извелся парень, шатается от усталости. Уговори, чтобы не возвращался.
Борис и в самом деле пошатывался. Мара взяла его под руку:
— Так нельзя, Боря, настоящий штурм только начинается.
Точкина смущала забота Мары. Он понимал: кровельщики тут ни при чем, это ее старание. Но когда вошли в теплую бытовку и их обдал крепкий запах кофе, Точкин забыл об условностях, настоял лишь на том, чтобы все делилось поровну.
Мара радовалась неожиданной возможности побыть вдвоем с Борей, посидеть рядом с ним около печки, дышащей теплом, что она подкладывает ему бутерброды вдвое толще своих, а он не замечает. А у нее есть еще скрытый резерв — ее любимое пирожное «эклер».