— Боря, жаль, что утром тебя не было на крыше. Удивительное зрелище! То, что мы видели раньше, не идет ни в какое сравнение. Поток автомашин, тягачей, самосвалов, ослепляющие лучи прожекторов, незатихающий гул моторов. Казалось, что вся земля вокруг пришла в движение.
— Не знаю, Мара, как сверху, а внизу было грустно. Сколько выплеснуто речей, призывов, газетных статей по поводу встречного, а до элементарной вещи — подготовки подъездных путей в зимних условиях — не додумались. Ведь некоторые автомашины так и остались неразгруженными, застряли в ухабах.
— Боря, выпей еще кофе, оно бодрит.
Точкин даже не замечал, что ест уже не бутерброды, а пирожное. Маре казалось, что он и ее не замечает. Странный отсутствующий взгляд, задумчивые усталые глаза, вялые движения рук. Он откинулся к кирпичной стенке печки и сразу заснул. На его лице появилась детски-счастливая улыбка. Мара даже не подозревала, что он, всегда куда-то спешащий, чем-то внутренне озабоченный, сосредоточенный, способен улыбаться. Голова Бори постепенно клонилась набок, пока не легла на ее плечо. Мара почувствовала его ровное теплое дыхание. Ей хотелось поправить его голову, уложить поудобнее, но боялась, что упорхнет эта счастливая улыбка и — кто знает? — возможно, Мара уже никогда не увидит ее. Волосы Бори касались ее щеки. Они такие красивые, немножко волнистые, всегда аккуратно, должно быть по военной привычке, коротко подстриженные. Глядя на его прическу, отдыхаешь от неопрятных, непромытых кудель а-ля-хиппи, выбивающихся у некоторых из-под касок.
«Спи, милый, я буду держать твою голову до самого утра, — шептала про себя Мара. — И думать. У меня скопилось много тревожных и невысказанных дум. Неужели работа делает тебя таким равнодушным ко всем окружающим? Так можно одичать, Боря. Или ты с кем-то делишь свое одиночество? Это мне надо знать непременно, непременно надо знать, Боря. Тогда я перестала бы… Впрочем, и после того как буду знать, ничего не изменится. Все равно я днем буду искать тебя глазами, а ночью думать о тебе. Все равно на людях мы можем по каким-то вопросам спорить, не соглашаться, а оставшись вдвоем, я разом забуду о всех размолвках».
Боря во сне немножко повернул голову, мягкие, бархатистые волосы, как наэлектризованные, кольнули током. И мгновенно стало тепло, жарко, как бывает, когда лежишь на пляже в раскаленном солнцем песке. Нет, не то. Там не замирало сердце, не кружилась голова, не было ощущения, что ты соприкасаешься с чем-то неизведанным, волнующим, зовущим с такой силой, что не владеешь собой, не можешь изменить положения тела, будто оно уже не принадлежит тебе. Сохранить бы это ощущение на всю жизнь.
Она не обижена дружбой с ребятами, лаской мамы, но это, это совсем иное чувство. И неужели все люди испытывают его? Тогда они все должны быть добрыми, чуткими друг к другу. Но ведь это не так. Она знает тех, кто обманут, и тех, кто обманывает, ей часто приходится вникать в такие дела. Значит, они не испытали подобного чувства, они обокрали себя, не соприкоснулись с чудом, которое облагораживает, делает людей счастливыми.
Точкин вздрогнул, проснулся, но не сразу сообразил, где находится, к счастливой доверчивой улыбке прибавилась наивная растерянность — он понял, что его голова лежала на плече девушки.
— Мара, я спал?
— Всего полчаса.
Он мгновенно вскочил, поднял шапку, потянулся к куртке.
— Боря, всего полчаса, — доказывала Мара, придерживая его за руку. — Товарищи просили не отпускать тебя, они закончат одни. И потом… мне так хотелось увидеть тебя спящим.
— Какие же они, спящие?
— Счастливые, блаженно улыбающиеся и бесконечно юные.
— А в жизни, значит, другие? — смущенно спросил он.
— Не знаю, Боря.
— Бежим, Мара, ребята бог знает что могут подумать, — спохватился Точкин.
— Мне некуда бежать, я останусь здесь до утра.
Борису стало совсем неловко. Он неуклюже пошутил, что не может оставить ее здесь, еще заснет, как некоторые, а кто-нибудь соблазнится спящей красавицей и украдет ее из бытовки.
— Мара, Марианночка, работы всего на час, потом я перехвачу попутную автомашину и доставлю тебя до дому.
Евгений Георгиевич Виноградский изнемогал от усталости, будто всю первую половину дня грузил мешки с цементом, едва дождался перерыва и, по давно заведенному правилу, удалился в комнату отдыха за кабинетом, лег на диван. Секретарша всем, кроме вышестоящих, будет отвечать по телефонам: «Евгений Георгиевич приедет через час».