— Не захочу, — растерянно признался Гена.
— Значит, будем пересаживать вашу же кожу — чужая не приживляется. Прикиньте, какое место не жалко.
— Доктор…
— Все. Набирайтесь терпения…
Под вечер в палате появилась Юля с целлофановым мешочком, в котором просматривались конфеты, пирожные, засахаренные дольки лимона. Она, словно оправдываясь, проговорила:
— Бригадир послал, ему сейчас нельзя отлучаться.
Это было полуправдой, ее никто не посылал, Муромцев лишь дал согласие.
— Это тоже идея бригадира? — кивнул он на целлофановый мешочек.
— Нет, сама… — Юля так смутилась, что Ветрову стало жаль ее. Он предложил:
— Давай съедим, что сможем, остальное возьмешь с собой.
— Нет-нет, это тебе. — И, боясь, что Гена будет настаивать, деловито, по-хозяйски открыла тумбочку, спрятала в ней пузатый кулек, заговорила о другом: — Ребята строго наказывали подробно узнать о твоем самочувствии, передавали приветы.
— И Мара? — вырвалось у Гены.
— Да. Переживает. Ее вина.
— Юля, передай, нет, докажи всем: она ни при чем, пусть винят только меня…
— Что врачи говорят? — перебила его Юля.
— У них так же, как и у нас, свой план есть, а койки, видишь, пустые, — указал он на соседние кровати. — Вот они на мне и будут отыгрываться, план вытягивать.
— Гена, почему ты принимаешь меня за дурочку? Я знаю, что такое ожог битумом, мы изучали технику безопасности в учебном комбинате.
Ветров посмотрел в лицо девушке: в глазах уже не испуг, а горечь обиды. Она, должно быть, решала: уйти ли ей немедленно или ради приличия побыть еще несколько минут, выслушать очередную побасенку и скрыться. В самом деле, зачем ему понадобились эти идиотские шуточки? Она к нему с дружеским участием, а он… Гена взял девушку за руку и серьезно, искренне проговорил:
— Ей-богу, ничего страшного: ранки промыли какой-то жидкостью, очистили, осталось вырезать несколько лоскутков кожи и закрыть эти ранки. Вот и все. Я баскетболист, привык к травмам. Тяжелее другое: как оценят происшедшее в бригаде, в стройуправлении?
— Что значит как?! — возмутилась Юля. — Ты жертвовал собой, совершил подвиг…
— Давай без громких слов, Юля. Это можно представить и как легкую травму, и как ЧП. Знаешь, что такое ЧП в армии? Лишение всего подразделения звания отличного, политическое донесение в вышестоящий орган, наказание виновных… А главное, ни за что пострадает Мара.
Юля, не попрощавшись, вышла из палаты…
Трест лихорадило. Иногда наплывало решение на решение, частенько срывались планерки, переносились заседания парткома, менялись их повестки дня, Все объяснялось штурмом пускового, который требовал не только дней, но и ночей. Пожалуй, спокойнее других держался Иванчишин: после зубодробительного разноса Главный перестал бывать в девятом стройуправлении. Леша отвечал взаимностью. И работа на его участках пошла спокойнее, если не считать злостных выпадов погоды. Эта, пусть даже относительная, самостоятельность повысила ответственность не только руководителей управления, бригадиров, а и рабочих. Стали изыскивать дополнительные резервы в экономии материалов, повышении результатов труда каждого и, что особенно дорого, политически осмысливать силу взаимодействия, взаимопонимания с другими подразделениями, смежниками. Результаты сказались неожиданно быстро: все бригады, за исключением бетонщиков, вошли в переуплотненный график.
В целом же стройка, как океанский лайнер, раскачивалась на мертвой зыби — последствия штурмовщины; на большинстве участков чувствовались перегрев, аритмия.
Управляющий трестом назначил срочное совещание командиров производства.
На сей раз секретарша управляющего не узнавала строителей — молчаливые, угрюмые, в рабочей одежде, некоторые не бриты, только табачный дым в приемной был густ по-прежнему. Никто не интересовался, какие вопросы вынесут на обсуждение, кому сегодня будут «мылить холку». Да и что можно прибавить к уже сказанному и пересказанному в этом кабинете?
Леша пытался угадать по лицам, взглядам, движениям о настроении большой тройки. Скирдов спокоен, нетороплив, деловит, на столе сводка диспетчерского отдела, за спиной на стене угловатая, как баба-яга, кривая о выполнении производственного плана треста. Он дружелюбно кивал входящим, терпеливо ждал, пока все рассядутся. Магидов сидел на первом стуле за длинным столом для крупных совещаний — угрюмый, непроницаемый, с тщательно прилизанными волосами на висках. Секретарь парткома Таранов устроился за приставным столиком Скирдова, озабоченно листал блокнот, делал пометки.