Майор предложил мне сесть, вид у него был нестрогий, скорее иронический, и разговор начал шутливо.
— Как гулялось?
— Так себе, — развязно ответил я.
— Выбор в буфете невелик?
— Мы с собой прихватили.
— Кто это мы?
— Поселковые. Со своими я не хожу.
— Да? — На лице майора появилась саркастическая улыбка. — Что-то у вас неладно с памятью.
Я сник. Все знали характер майора: он мог снисходительно отнестись к любой оплошности, любому промаху, кроме вранья. А я соврал: вчера вечером за одним столиком со мной был прапорщик из другой роты.
Наверно, нет тяжелее состояния, когда ты становишься противен сам себе. Решил молчать. Пусть казнят. Мы промолчали несколько минут, это было уже началом казни. Потом майор поднялся, а я сидел, опустив голову, с тупым отчаянием смотрел на нечищенные носки своих сапог, не в силах даже встать. Офицер подошел ко мне, сел рядом, спросил:
— Товарищ Князев, вы не помните содержание нашей беседы перед назначением на взвод?
— «Присмотритесь к сержанту Воинову, он будет вашей опорой», — чужим хрипловатым голосом повторил я его слова.
— Присмотрелись?
— Нет.
— Напрасно. Я специально послал вас на этот взвод. Сержант Воинов с высшим образованием, завидный службист, в хорошем понимании этого слова, опытный пропагандист, выступает в батальоне с лекциями по педагогике, психологии. Я могу поменять вас ролями: добиться присвоения офицерского звания сержанту Воинову, назначить его командиром взвода, а вас разжаловать и оставить в этом взводе рядовым. Если эта перспектива вас устраивает — скажите. Только не сегодня, подумайте денек, два. А сейчас — свободны.
Вышел от комбата разбитым, обессиленным. На спортивной площадке сержант Воинов занимался с моим взводом физической подготовкой. Чтобы никому не показываться, через хозяйственный двор вышел из военного городка, направился к поселку.
Миновал его, спустился к речке, сел на травянистый берег, затянутый молодой порослью ивняка, обхватил голову руками: что делать? Если бы командир батальона обрушил на меня самые жестокие кары, я вгорячах подтвердил бы свое желание уйти из армии, возможно, нагрубил бы, чтобы ускорить развязку. Но он лишь намекнул на возможные последствия и предоставил мне самому избрать меру наказания.
Голова раскалывалась от боли. Я оперся о камень, собрался опустить голову в холодную ключевую воду, когда увидел подходившего ко мне сержанта Воинова. Не удивился. Все закономерно: теперь будут следить за каждым моим шагом, особенно в сторону поселка.
— Сергей, кто тебя послал? — впервые обратился я к нему по имени.
— У меня своя голова на плечах, — уклончиво ответил он.
— Твоя голова высоко ценится, — сказал я, вспомнив разговор с комбатом, и с силой вдавил носком сапога камешек в песок.
Сержант ничего не ответил, нашел свой камешек и тоже начал играть с ним. Потом обоим надоело это занятие, я по возможности хладнокровно спросил:
— Какого ты мнения обо мне?
— Тут двух мнений быть не может. Жаль, что солдаты думают о вас хуже, чем я: «Лоботряс! Государство дало ему возможность четырнадцать лет учиться, получить высшее образование, а он пренебрегает законами этого государства».
— Тебе добавить нечего?
— Добавлю. Вы штудировали историю, философию, состояли в комсомольской организации, наверняка произносили высокопарные слова о долге, преданности Родине, а вышли из института с пустой душой, мысли о собственной персоне вытеснили все остальное…
— Гуще нельзя?
— Готов извиниться, если ошибся. — Он поднялся. — Мне пора к своим солдатам. А вы в поселок? — с нескрываемой горечью спросил сержант.
До военного городка шли молча, только перед офицерским общежитием я вновь спросил Воинова:
— А все-таки, кто тебя послал за мной?
— Никто, — подтвердил сержант. И недружелюбно попрощался: — Счастливо оставаться!
Командир батальона майор Веденин, должно быть, решился на последнюю попытку переломить мое отношение к армейской службе. Вызвал к себе в канцелярию, деликатно предложил сесть, а сам вышел: дескать, размышляй, младший лейтенант, какими дисциплинарными правами наделен комбат. А есть начальство повыше. Есть еще офицерский суд чести, государственный закон о прохождении воинской службы. И над этим подумай.
Часто звонил телефон, я от каждого звонка вздрагивал, так напряглись мои нервы. В голове смятение, я уже перестал различать, где сильнее звон — в настольном телефоне или в моих ушах.