Мелькор ждал от Феанора ответа, но тот молчал: хлёсткий вопрос «Напомнить?» ожёг его сильнее бича балрога.
Напоминать было не нужно. Феанор помнил слишком хорошо, чего он опасался на самом деле…
8
Я удивился, услышав приговор. Всего лишь ссылка. Домашний арест. Пустяк.
Хотя заточением в Мандос Валар меня начали стращать с тех самых пор, когда впервые сказали мне о моём сходстве с Мелькором. Как я и полагал, они просто пугали меня.
Когда меня судили, я молчал. Из гордости — отчасти. Но была и другая причина: я мог сказать слишком много. Манвэ понимал это. Может быть, потому он и назначил столь малую кару.
Но когда он отдал приказ: «Мелькора — схватить!»,— я вздрогнул.
Потом был Форменос. Я не решался послать Мелькору осанвэ. Я не хотел знать, где он. Я боялся это знать — потому что меня мог допросить Ирмо. Мягким и нежным прикосновением к сознанию он бы вытянул из меня всё. Не знать было лучше.
Я был уверен: Мелькор успел скрыться. Если бы его схватили — я бы почувствовал это. Я всей душой желал одного: чтобы он сумел уйти от преследователей!!!
А потом я понял, кто его преследует.
Оромэ.
Тот, кто учил меня когда-то.
И мир раскололся надвое.
…Наверное, и даже наверняка, он раскололся уже давно. Просто я не хотел замечать этого. Я хотел быть другом Мелькору и продолжать привычно говорить о Манвэ «Король», подразумевая «Мой Король». Я до последнего не хотел думать о том, что новая война неизбежна, и что должен буду выбирать, с кем я.
Я не хотел думать об этом, хотя отлично знал, что Манвэ не верит в раскаянье своего брата. Как знал и то, что Манвэ сам признал его Раскаявшимся.
Теперь — я оказался меж молотом и наковальней.
Быть с Мелькором! С моим единственным другом! — кричало всё во мне.
А потом я представил себе, что должен буду выйти против Оромэ. Или против его майар.
Или… или… нет же, этого не может быть!.. Или — против любимейшего ученика Оромэ.
Против Келегорма, сына Феанора.
Или против учеников Ауле — Карантира и Куруфина.
Или против ученика Ирмо — против Маглора.
И вот тогда я благословил Манвэ за эту ссылку. И тогда я сказал себе: война Мелькора — это не моя война.
Я ошибался, полагая, что у меня нет никого дороже друга.
Я не знаю, кем я дорожу сильнее — сыновьями или им.
И знать не хочу.
9
— Феанор, — тихо сказал Мелькор, и в голосе его не осталось и следа давешней жёсткости,— у меня действительно нет другого выхода. Мне жаль…
Помолчал, отвернувшись к окну, потом снова взглянул на нолдора — тем, особенным, теплым взглядом, который доводилось видеть лишь его близким друзьям.
— Я заключу мир с твоими сыновьями, я отдам им южные земли и не стану вмешиваться в их дела,— для Мелькора, который привык «вмешиваться» всегда и во всё, это был истинный подвиг.— И я позабочусь о том, чтобы ты мог следить за их жизнью.
Феанор молчал, кусая губы, потом заговорил, и его негромкий голос дрожал от напряжения:
— Мелькор, я прекрасно понимаю, что мне теперь нет выхода из Ангбанда. Но надо объяснить мальчишкам, что я жив. Только им; они сохранят эту тайну. Иначе… ты убил моего отца… молчи, сейчас речь не об этом!.. теперь мальчишки уверены, что ты убил меня… Они не остановятся, пока ни отомстят. А отомстить они…— Феанор не договорил.
То, чего он так пытался избегнуть, свершалось.
— Надо сказать им, что я жив.— Он почти просил.
— Они уже видели тебя мертвым. Они не поверят. Но даже если бы это было не так… Феанор, узнай твои сыновья, что ты в плену, неужели ты считаешь, что они не попытались бы спасти тебя любой ценой? А если сказать им правду — примут ли они её?
— Что ты сделал со мной… — в этих словах не осталось ни гнева, ни упрёка, была лишь обречённость.— Зачем было сохранять мне жизнь, если ты отнял то, что её составляло…