Одновременно она думала, какая это глупость и неприятность — застрять вот так почти у самого дома, но это «почти» — на машине, а пешком, так, наверно, будет с полчаса — вот, в самом деле, дурацкий день, невезение!
Но у нее уже не было сил открыто выразить свое раздражение, она устала, слишком много эмоций ушло на недоброжелательное ее с мужем молчание, на неприязненные взгляды, которыми она испепеляла его, и теперь чувствовала себя какой-то опустошенной. Она и сама не совсем понимала, за что на него злилась. Это стало, пожалуй, уже привычным для нее состоянием; суета, напряжение, в которых проходят будни, и заведомая готовность к срыву, к крику — и кажется даже, что это твое право, сорваться, накричать…
Все время на тебя что-то наваливается, куда-то надо спешить, что-то поскорее сделать, подгоняют тебя постоянно, подхлестывают, а ты только огрызаешься на ходу.
И вот точно неожиданно нажали тормоз, и она сидит в бездеятельном, беспомощном ожидании в кабине старенького «Москвича» 407-го выпуска и смотрит через переднее стекло, что делает там, у раскрытого капота, ее муж.
Ее муж, ее мальчик, с которым они вот уже пять лет живут вместе, и пережито ими за это время много разнокалиберных неприятностей, но ни одна, слава богу, не была настоящей бедой, подлинной серьезной потерей.
Они молоды, они здоровы, у них растет сын, а на земле мир, и бегут, бегут один за другим дни. И так уже все это стало привычно, гладко, что вот цепляешься за всякую ерунду и раздражаешься, злишься и забываешь о молодости своей, о здоровье, о том, что на земле мир.
Она подумала: «А что, если ничего не получится и придется тащиться пешком с авоськами, сетками — ведь сил нет!» Но потом, прислушавшись строго к себе, поняла, что сил хватит. Много сил, много терпения, выносливости можно в себе обнаружить, когда знаешь, что н а д о.
И когда кажется тебе, что голодна, то это тоже еще не голод. Не т о т голод, что знали люди, родившиеся раньше тебя. И может, ты воспротивишься, если тебя со стороны упрекнут, мол, заелись, зарвались, но в себе-то самой ты знаешь, помнишь, ч т о с ч е м сравнивать, какие были, бывают беды, что такое покой и что значит, когда для всех он нарушен.
…Она увидела, как муж, отбросив ручку, кинулся вдруг к подъезжающему такси и замахал руками, прося остановиться. Она подумала: «Таксисты! Да им выручку надо гнать, станут они терять здесь время!» Смотрела издали на двух мужчин, на мужа и на выслушивающего его объяснения таксиста.
И вот они вместе подошли к «Москвичу». Таксист, высокий, худущий парень, присел на корточки, заглянул в капот, потом сел за руль, не взглянув на сидевшую справа пассажирку.
— Трос, — сказал он, — нужен. На буксире надо протащить, иначе не заведешься, да вот у меня троса нету.
Он вылез, но не сел в такси, не уехал, а велел ее мужу ловить машины по одной стороне шоссе, а сам перешел на другую сторону.
Пришлось ждать довольно долго, пока наконец не показалась машина, похожая на допотопный автобус, с высоким кузовом, крашенная наполовину желтой, наполовину темно-бордовой краской.
— Ну вот, то, что надо! — обрадованно оповестил таксист. — И трос у него есть. Привет, я поехал.
Она проводила таксиста недоуменным взглядом. Вообще-то, конечно, так люди и должны были бы поступать, но бескорыстное внимание, проявляемое незнакомцами, в многолюдном городе, где все всегда спешат и никому, кажется, нет ни до кого дела, воспринималось все же как нечто не совсем обычное. Или, может, это только ей так казалось, потому что закопалась в своих сугубо личных делах и незаметно для себя одичала?.. Вот муж это воспринял вроде как норму, и, наверно, случалось с ним такое не раз. Наверно, тут действовали особые законы шоферского мужского содружества. Пусть так, но ей было все равно приятно, умильно как-то быть даже просто свидетелем вот таких проявлений человеческого добра, пусть выраженных и скупо, грубовато.
Пожилой небольшого роста мужчина, в кепке, с сигаретой в зубах, и ее муж возились, закрепляя трос за бампер «Москвича», действуя молча, но в полном согласии, не торопясь и не раздражаясь. Одна попытка — трос выскользнул. Начали все по новой. Еще попытка — машина медленно поползла и вдруг, ожив, весело зарычала.