Вера, окунувшись в очередной раз в эти свары, ощущала себя, естественно, по-идиотски, злилась на Наталью, ее опять заманившую, но вместе с тем какую-то видела во всем этом и загадочность. Как, Наталья… это Наталья? Длинные ее пальцы, шея, тоска во взоре, изысканный слог — и визг, базарные вскрики. Бесстыдство, наглая забывчивость, что рядом, вокруг существуют люди и слышат, видят…
Вдруг вспомнилось: вопли из соседней квартиры. «Наталья!» — кричала ее мать. А из-за чего, что тогда бывало причиной гнева, ярости? Да смешно даже… Мать Натальина кричала: «Допей сейчас же морковный сок!» Или: «Не смей сидеть под открытой форточкой!» Или: «Ах, ты снова выскочила без шапки!»
Теперь Наталья кричала мужу: «Ты обещал вернуться в половине восьмого, я ждала, волновалась, не мог, что ли, позвонить?» Вере же хотелось выскользнуть незаметно в переднюю, схватить с вешалки пальто — и бегом, прочь из этого дома, где люди бешеными, злодейскими голосами кричали прямо противоположное тому, что чувствовали. Правда, еще более диким бы оказалось, если бы с теми же выражениями лиц, тем же тоном выкрикивали бы они: я тебя люблю! Люб-лю-ю!
Наталья п р о п а д а л а. Она пропадала на Вериных глазах уже не раз, и хотя причина находилась, и обида конкретная, и ситуация, Вера уже знала: сама Наталья все и спровоцировала, будто ждала, желала, чтобы стало ей плохо. Какая-то прямо болезнь, ненормальность все оборачивать себе во вред.
Наталья полулежала на тахте, а Вера совала ей поднос с бутербродами, кофе, не обращая внимания на Натальины: «Спасибо, не надо, не хочется». В кухне раковина была завалена грязной посудой, цветок чах на подоконнике в закаменевшей земле, занавеска провисла, петли с крючков соскочили, и Наталья лежала в постели, явно давно не убираемой. «Как только еще с работы ее не выгнали…» — думала Вера, перетряхивая, вытирая, моя. В кухню вошел девятилетний Натальин сын. «Ты обедал?» — Вера спросила. Он покачал головой.
Веру распирало от негодований. Выслушивала слабые Натальины жалобы, силясь не взорваться. Сочувствия? Да нисколько! Вот выволокла бы из-под мятых простыней, заставила бы… да просто бы избила. «Все твои слезы не стоят и гроша! Вон сын у тебя голодный, слышишь?»
Но сознавала втайне, что ничем Наталью не пронять. И вся ярость бессильна против этого вялого, упорствующего сопротивления, нелепой «наоборотности», тогда как все так просто — встать, умыться, убрать квартиру, дальше жить.
Однажды не удержалась, встряхнула за плечи:
— Я понимаю! Понимаю твою мать! — выкрикнула хрипло, сама испугавшись своего, будто чужого голоса. — Понимаю!
И тут словно прорвало. Вера Наталье все припомнила. Бунт ее, Натальин, нелепый, поведение, возмущавшее всех вокруг, измывательства над собственной матерью — Вера так и сказала — «измывательства».
— И с чего ты взяла, что тебе все сойдет? Ты что, какая-то особенная? И вот получила, вот…
Себя-то Вера не видела, не представляла, как выглядит со стороны и как могли бы восприниматься ее «заклинания» в обстановке, где бедой пахло, где, пусть не праведная, но томилась душа. Мстительное торжество? Если бы Вере намекнули, что так тоже можно ее слова истолковать, она бы и не поверила, сочла это наговором. Искренне, совершенно искренне она желала и с п р а в л е н и я Натальи, перехода ее к нормальному сбалансированному существованию, ну а метод выбрала и наиболее традиционный: за провинность надо бить. Битье п о л е з н о, хотя, разумеется, не для всех. Но для Натальи — да. То-то и плохо, что били мало, а теперь это на нее, на Веру, возлагается — вдарить так, чтобы проняло.
И себя не жалела. Закололо в груди. Вот чего стоила ей Наталья, ее срывы, «романтизм» слюнявый, бабья «лирика».
— Одиночества страшишься? — продолжала Вера. — Па-а-ни-маю! — протянула по всем гласным насмешливо. — И все делаешь, чтобы поскорее оно пришло. Все вытопчешь, одна пустыня останется. И мужа потеряешь, и сына.
А разве она, Вера, была неправа? Права, и в правоте своей беспощадна. Какая тупая недальновидность — рассчитывать запугиваниями вдохнуть в человека силы.
Хотя она и заманчивое пыталась внушить Наталье, на свой, правда, лад.
— Ты попробуй, — убеждала, — это просто, надо только начать, и выработается определенный ритм. Обязательства, когда их вовремя выполняешь, куда большее удовлетворение, радость приносят, чем отлынивание, невыполненное, недоделанное. Висит, тянет грузом, и места себе не находишь…
— Я нахожу! — с улыбкой слабой вставила Наталья.
— Глупости, — Вера от нее отмахнулась. — Все твоя слабость. В чем не надо, так у тебя бешеная прыть, а только касается серьезного, у тебя, видите ли, опускаются руки.