Света Кузнецова в тридцать восемь лет приступила к оформлению практически уже готовой докторской. В институте ей дали на этот период отпуск, и вот именно тогда она особенно сблизилась со своей соседкой Валентиной Рогачевой. Валентина Свету кормила, поила, развлекала и учила уму-разуму.
У Светы столько оказалось пробелов и в опыте и в судьбе! Ни разу за всю свою жизнь она не ездила в поезде без билета, не прыгала в снег с крыши — пусть далее невысокой, сарайной, не тушила собственноручно пожар, не тонула в пруду и ключицу не ломала, не вышибала в драке зуб — а ведь они были с Валентиной почти ровесницами, и вот настолько по-разному, как выяснялось, прожили один и тот же отрезок времени.
Прежде, возможно, Света не соблазнилась бы такого рода приключениями, но теперь, сидя на кухне у Рогачевых и глядя, как Валентина, рассказывая, ловко блинчики готовит, заворачивает в тонкое тесто фарш, она точно вся изнутри тяжелела, увязала в чем-то надоевшем, скучном, соображая замедленно про себя: да, значит, упущено…
Что именно, ей самой объяснить было бы трудно. Но вспоминался давний жаркий день, звон которого она глушила, закрыв ставни в одной из комнат одноэтажной дощатой дачи, снимаемой на лето родителями, сидя за учебниками в сумраке, готовясь к очередному бою с такими же, как и она, перспективными, честолюбивыми и не подозревающими пока о своей обобранности сверстниками.
Она не умела ездить на велосипеде и даже не научилась прыгать через веревочку и только десятилетия спустя осознала это неумение свое позорным. «А может, я теперь вся была бы другая, — думала Света, привалясь плечом к кафельной стене в Валентининой кухне, — все бы могло иначе повернуться, если бы во двор меня отпускали и я бы со всеми вместе гоняла в лапту».
Однажды даже представилось, что та заводила, командирша из соседнего подъезда, которая ее, Свету, презирала, насмехалась, не подпускала близко и тем делала мечту Светы с ней подружиться особенно желанной, представилось, что эта белесая дылда, волнующе-недосягаемая, не забываемая и по сей день, то и была Валентина давней, ушедшей поры. Хотя, ясное дело, глупости. Света знала, что Валентина тогда в Калинине жила и в Москву переехала, только выйдя замуж за Котю Рогачева.
Что Котя Валентиной пленился, только ее увидев, Света не сомневалась. Валентина настолько живо воскрешала в своих рассказах эпизоды их первых встреч, начальной совместной жизни, что Света слышала скрип осторожных Котиных шагов по гравию, которым была усыпана дорожка к Валентининому дому, видела его белеющий в темноте плащ, надеваемый в любую погоду по причине крайней убогости гардероба, и веселилась вместе с тогдашней Валентиной над редкой застенчивостью приезжего ухажера, в то время заставляющей его самого всерьез страдать и еще не превратившейся в такое свойство, которое стало можно уже сознательно пускать в ход, умело, к месту обыгрывать. Намеки на дальнейшее развитие характера Коти Света улавливала, но без особого внимания. Ностальгия по ушедшему всем знакома, а особенно женщинам ближе к сорока. Так что даже неприятности, трудности, нужда и крупицы утех, добытых с усилиями, — все представляется потом преображенным, завидно праздничным, а вспоминая, и не догадываешься, что сам обманываешь себя.
Правда, Валентина вспоминала весело, вспоминала юную любовь, как любимая и поныне, а некоторую насмешливую разочарованность ее тона скорее, пожалуй, следовало отнести как упрек ее самой себе, собственной своей успокоенности, отрезвленности, нередкой у женщин, живущих ровной супружеской жизнью.
Хотя Валентина-то как раз сумела остаться по-девчоночьи азартной, беспечно-заводной, и в том, как она до поздней ночи могла болтать со своей подругой-соседкой, тоже сказывались ее неудержимость, щедрость. Гостье своей она готова была все продуктовые запасы скормить, оставив на завтра пустой холодильник. То есть о завтрашнем дне она и не думала. Вообще все заботы отбрасывались, забывались: пока гостья в ее доме присутствовала, ни тени посторонней, чуждой их разговорам мысли не возникало в Валентининой голове. В ее буйно-общительном, отзывчивом, доверчивом, казалось, сердце.