Другой жертвой был Юрий Андреевич Трегубов, похищенный КГБ и отсидевший восемь лет. Он написал книгу «Восемь лет под властью Лубянки». Он жив и сейчас, пишет книги на немецком языке, стал немецким писателем.
В Австрии похитили Кремля — да, был человек с такой странной фамилией. Фамилия нерусская, но был он русским человеком и, по некоторым сведениям, умер в лагере. Сын Кремля стал профессором одного из американских университетов.
Широкую огласку получила и попытка покушения на тогдашнего председателя Исполнительного бюро Кало-вича. Гебист Николай Хохлов, посланный на это дело, в последний момент отказался его выполнять и перешел на сторону «противника». Он жив и сейчас, преподает психологию где-то в Калифорнии. Давно уже у него вышла книга «Право на совесть», весьма неплохая книжка, ее не мешало бы разыскать и переиздать. Героиня этой кни-ги — любимая женщина Хохлова, кажется, ее звали Ядвига, благословившая его на решительный поступок. Конечно, Москва не могла простить измены. И на одной из лосевских конференций Николаю Хохлову подсыпали радиоактивный талий. По-моему, это был первый случай такого применения препарата. В перерыве конференции восточногерманский резидент, работавший на КГБ, подсыпал Николаю Евгеньевичу этот страшный яд, но тот успел выпить лишь глоток. Поэтому и выжил. Лишился, правда, волос. Его быстро отвезли в американскую клинику и выходили.
Террор против нас начался сразу после смерти Сталина. Известно, что некоторые распоряжения на убийства подписаны Маленковым и Хрущевым.
— Неужели вопросы решались на столь высоком уровне?
— Да, не секрет, что советские правители решали судьбы некоторых из нас. Особенно мстили перебежчикам.
— Но сегодня вам уже не грозит такая опасность. Как теперь работается?
— Конечно, в переломные моменты истории становится интереснее и жить и работать. Интереснее, но и сложнее. Мы видим, как на родине повторяются наши идеи, наши мысли в документах, статьях, публикациях экономистов, историков, социологов. Поразительно, но повторяются даже программные положения НТС. В частности, именно наши постулаты в области экономической сферы, социальных отношений. Мы писали о том, что перестройку надо начинать с сельского хозяйства — в ненакормленной стране не проходят никакие реформы, писали о том, что какую-то часть пути надо пройти в рамках тоталитарного режима, но совершив перестройку, которая в тех масштабах максимально возможна. Тем не менее признавать нас Союз не хочет. Может, потому, что мы по-прежнему считаем: не может обанкротившаяся партия, чьи идеи и дела потерпели фиаско, вести и дальше страну «вперед». Мы, естественно, не хотим ни взрывов, ни крови, все это нам приписывается советской стороной, но, уверяю вас, это неправда. Все наши помыслы, в особенности последних лет, направлены только к одному — к варианту максимально безболезненного перехода к рыночной экономике. А самая первая статья на эту тему была напечатана «Посевом» в январе 1972 года и называлась «Плата за эксперимент».
— Имелся в виду марксистско-ленинский эксперимент?
— Ну конечно. И тогда я писал, что без помощи Запада России в этом вопросе не обойтись, и теперь считаю так же, потому что Россия на своей шкуре экспериментировала за весь мир и расплатилась за весь мир. Я помню, когда мы опубликовали статью, наши оппоненты говорили, что это наивно, на это Запад не пойдет и эту помощь Россия не примет. А что происходит сегодня?
«Посев» писал и о президентском правлении в СССР, и о многопартийности, и. естественно, о плюрализме мнений, о гласности.
— Скажите, являются ли секретом формы распространения «Посева»?
— До недавних пор мы распространяли журнал среди тех, кто попадал на Запад: моряков, туристов, артистов… Сегодня стало возможным просто ввозить журнал в СССР, посылать его по почте. Но это финансовые расходы. А мы ведь небогаты. Это в рассказах КГБ у нас огромные деньги, нас содержат спецслужбы всех стран… У нас такие же финансовые условия, как в старые добрые времена у коммунистов, — партмаксимум. На него и существуем. Да вы и сами видите, как живут сотрудники «Посева». Небогато по здешним меркам. Мой пример еще нетипичен, потому что жена-француженка получила наследство. На него и купили сначала квартиру, а потом и этот дом.
— Хотелось бы узнать о вашей личной судьбе. Как вы попали на Запад?