— А как вы относитесь к тому, что некоторые читатели называют вас графоманом?
— Ну пусть эти люди напишут хотя бы строчку такую, какую написал я.
— А как вы вообще относитесь к оценкам вашего творчества?
— Я вовсе не рассчитываю на бурные аплодисменты, а оценкам придаю мало значения. Впрочем, для меня важны оценки только определенныхлиц.
— Вы можете их назвать? Это любопытно.
— Когда вышли «Зияющие высоты», я встретился с Надеждой Яковлевной Мандельштам. Держа книгу в руках, она прямо с порога сказала: «Эта книга моя, такую книгу я ждала всю жизнь…»
Сходную оценку дала Раиса Борисовна Лерт. Первая рецензия на книгу написана ею. Рецензия положительная. Так вот, мнение таких читателей было для меня чрезвычайно важно.
Еще пример. Во Франции организовали мой литературный фестиваль. Пришла на него одна пожилая женщина и сказала, что «Зияющие высоты» она прочитала двадцать раз и что она читает ее как библию. Так вот, для меня такие мнения важнее любой Нобелевской премии. Нобелевская премия является политической премией, стоит только посмотреть, кто ее получал за последние десятилетия. И присуждали ее отнюдь не за литературные достоинства. А оценка таких людей, о которых я говорил, касается сути.
Ведь я не традиционный писатель, и мне до сих пор дела нет, какой у меня статус.
— Вы назвали имена Льва Толстого, Достоевского, Шолохова. Каковы ваши претензии к классикам литературы?
— Если я принимаю писателя, то принимаю безоговорочно. Никаких претензий у меня к нему нет и быть не может. Скажем, если я принимаю Маяковского, он для меня царь и бог. Я считаю Маяковского одним из величайших поэтов за всю историю литературы. Или, скажем, для меня вне критики Михаил Лермонтов.
— Кто еще?
— Венедикт Ерофеев, его повесть «Москва — Петушки» вне критики. Как жаль, что он так рано умер. Высоцкий вне критики, стихи Окуджавы, Галича… Но я это говорю как читатель, а не как писатель. Как писатель, я о себе говорю, что я так писать не буду… Не потому, что не могу.
— А как вы можете?
— Я могу лучше. И я знаю, что у меня нет конкурентов в том, что я могу. А конкурировать с такими людьми бессмысленно…
— Александр Александрович, а что заставило вас уехать на Запад?
— Нас просто выслали, меня и жену с дочерью. Предложили убираться, в противном случае грозились арестовать. Причины — опубликование на Западе книг «Зияющие высоты» и «Светлое будущее». Уволили с работы. отобрали степени, звания. Два года я, доктор наук, имеющий мировую известность как логик, профессор, жил без работы.
— А что вам инкриминировалось?
— Антисоветская деятельность. Потом, когда лишали гражданства, сформулировали так: «За деятельность, несовместимую со званием гражданина Советского Союза…»
— Скажите, что же все-таки привело вас к разочарованию в системе?
— Ни к какому разочарованию меня ничто не приводило, я просто в своих книгах анализировал советский образ жизни. И результаты излагал в литературной форме. В «Зияющих высотах» показаны все аспекты жизни советского общества.
— И вы не считаете себя антисоветчиком?
— Ни в коем случае. Конечно, я не могу сказать, что я апологет советского общества. Нет. я не апологет, но я и не антисоветчик. Я не апологет коммунизма, но я и не антикоммунист. Просто я открыл в себе кое-какие способности понимать советское общество, анализировать его. И результат моего анализа не понравился власть имущим, моему окружению. Как это ни покажется странным, у меня не было особого конфликта с властями, у меня прежде всего возник конфликт с друзьями, коллегами, ведь главным объектом моей сатиры были прежде всего они. И рекомендации властям они давали, и рецензии на мои работы они писали. Ситуация, в некотором роде сходная с той, в которой оказался Гоголь, написав «Мертвые души», или Щедрин, написав «Историю города Глупова». Меня подвергли остракизму. Вы думаете, Брежнев читал «Зияющие высоты»? Да нет, конечно. Ему заключения писали другие'. Кто? Да мои бывшие друзья, с которыми я был знаком десятки лет. Я это точно знаю, мне потом рассказали, кто писал заключения на социологические аспекты, кто на литературные, а кто на философские.