— Многие ваши сотрудники — звезды у нас в стране. Их имена известны миллионам. А кого вы сами считаете наиболее интересными из них?
— Мои критерии просты: все те, кто хорошо, самостоятельно, добротно, с увлечением работают. Кто умен, интеллигентен. Среди них: Сергей Юрьенен, Владимир Малинкович, Владимир Тольц, Ирина Каневская, Фатима Салказанова и Семен Мирский в Париже, Борис Парамонов, Петр Вайль в Нью-Йорке, это Игорь Померанцев. Достойных на «Свободе», конечно, много, всех не назовешь, но при этом у нас сильны кадровые трудности. И это наша беда, ибо мы идем в бой, утрирую, инвалидной командой.
— В каком смысле?
— Ну не в буквальном. Во-первых, так. Есть жестко определенное число ставок, рабочих мест, которые создавались давно, в те годы, когда наши функции, наше вещание было упрощенным. Выдавали в эфир тексты того же Солженицына, того же Бердяева, того же Некрасова. Не надо было задумываться: гони информацию, и все. Сегодня многое изменилось, и нам приходится работать в уровнях жесточайшей конкуренции с первоклассными советскими средствами массовой информации, какими они стали в последнее время. Вещать 24 часа в сутки, выдавать на-гора уйму оригинального материала при штате в 95 человек, включая секретарш и машинисток. Поверьте, это безумно трудно. Но это еще не все. Если бы все журналисты были бы адекватны задачам, которые мы решаем! Многие годы люди принимались американцами на работу по принципу: профессия? — русский. Ситуация была такова: не до жиру, быть бы живу. Принимали кого угодно, выбирать было не из кого. И вот в течение многих лет у нас «скопился» балласт. А местные законы о труде таковы, что вы не можете пойти в немецкий суд. Судья вам скажет: десять лет сотрудник был хорош — и вдруг стал непрофессионален, идите гуляйте.
— А вы можете пригласить в штат «Свободы» советского журналиста?
— В штат брать не обязательно, особенно в нынешних условиях. Ведь, цинично говоря, нештатный автор во многих отношениях куда эффективнее. Он сам заинтересован. чтобы сделать больше и лучше. Впрочем, ситуация эта универсальна, у вас, наверное, так же. Нам безумно нужны редакторы, составители, ведущие программ. то есть личности, радио-личности. Кроме того, сейчас бы голову отдал за толкового журналиста, знающего немецкий и знающего Германию. Германия, немецкая тема. Германия в Европе на многие годы будет одной из самых интересных и наиболее драматичных страниц современной истории.
— И вы не можете найти человека?
— Нет. То есть у нас есть люди, которые пишут время от времени, но нет такого, который бы осел, прилип к нам. Парадокс! Понимаю ваше удивление: мы живем и работаем в Германии, а «нужного» человека не можем найти.
«…Я ничего не имею против «Свободы», которая в перестройку положила свой кирпичик. Я слушал смелые философские статьи «Свободы». Нашей журналистике нужно поучиться у нее. Учиться никогда не поздно и не зазорно».
Из выступления поэта Алексея Маркова на пленуме СП РСФСР. 1990 г.
— Выступал ли Александр Солженицын перед микрофоном «Свободы»?
— Нет. Читались только главы из «Архипелага ГУЛАГ». Выступает он крайне редко. И по «Голосу Америки» он ни разу не говорил. Пожалуй, один-единственный раз. если мне не изменяет память, он дал интервью Би-би-си. Другое дело, почти все. о чем мы просили Александра Исаевича, он нам разрешал. Положим, неоднократно мы повторяли интервью, которое он дал Никите Струве. Оно было записано на видеопленку, я уж не знаю, где эта видеопленка использовалась, но мы ее запросили, и Солженицын разрешил нам с ней работать. Не могу не добавить, что отношения Солженицына со «Свободой» испортились, вернее, его отношение к «Свободе». да и к «Голосу Америки», испортилось в году 1980-м. Он тогда дал огромное интервью одному американскому журналисту, где писатель очень, очень резко говорит об обеих радиостанциях, высказывая к ним целый ряд претензий. А главная состояла в том, что мы, дескать, морочим голову советским слушателям всякой ерундой, всякой чепухой, тогда как советским слушателям нужны только передачи по российской истории и религиозные программы. В этом случае, считал Солженицын, все образуется, все возродится.