— Как ты попал на «Свободу»?
— Советские газеты с небольшими расхождениями — в зависимости от полета фантазии авторов — живописали историю «вербовки». Кто только не занимался мной — американская разведка, из лиги защиты евреев, некая чета бывших гестаповцев. А в одной статье рассказывалось даже о какой-то финансовой афере, в которую мы с женой якобы влипли в Израиле, чем и привлекли внимание «вербовщиков», так как «людей без грязных пятен в биографии на PC не берут». На самом деле вербуют только в Воркуту или в иностранный легион. На Западе все куда прозаичней — подписывают рабочий контракт, при этом у нанятого, по крайней мерс в ФРГ, по трудовому законодательству больше прав, чем у работодателя. Это значит, что вас не могут без серьезной причины ни уволить, ни понизить в должности.
Еще в Вене в первые часы новой жизни я встретил человека, который приехал из Парижа увидеться с родственниками. Он был одним из руководителей PC, где тогда преобладали потомки старой довоенной эмиграции, люди из так называемой «второй волны», и несколько перебежчиков. Искали новые квалифицированные кадры: Мне предложили работу. Многие тогда сочли бы такое предложение удачей. Но я отказался и уехал в Израиль.
— Ты был идейным сионистом?
— Советские газеты предпочитали другой эпитет — «ярый». Но дело не в эпитетах. Меня влекла эта страна. Можете называть это сионизмом, романтикой, но я просто не мог отказаться от мечты, которая сбывалась. Я за нее боролся. В тот момент это было единственное место, где я чувствовал себя в безопасности. Я прожил в Израиле около двух лет. Это были лучшие дни моей жизни. Работал на радио, затем редактировал русскую газету.
— Почему не остался?
— Остался. Я приехал в Германию не как эмигрант или искатель счастья, а как гражданин Израиля, заключивший договор с американской компанией. Я никогда не прерывал моих отношений с Израилем, ездил туда служить в армии, проводить отпуск, печататься в газетах. В Германии я иностранец. Едва ли захочу здесь остаться дольше, чем того требует моя работа.
— А как еврею легко было принять решение переселиться в Германию?
— Мучительно трудно. При всем том, что ФРГ может служить сегодня образцом терпимости к евреям, чертовски трудно было преодолеть чувство национальной подозрительности.
Мне случилось за несколько дней до приезда в Мюнхен оказаться в кабинете врача в Тель-Авиве. Узнав, что я направляюсь в Германию, врач швырнул мою папку в корзину со словами: «Такой еврей, как вы, не заслуживает своего государства. Я отказываюсь вас лечить». И указал мне на дверь рукой, на которой я разглядел корявую татуировку из 5 цифр. Понимаете, для него в этот момент было что-то более важное, чем клятва Гиппократа. Это меня пришибло. Сцена до сих пор у меня перед глазами.
— И все-таки поехал?
— Поехал. И правильно сделал. Если бы я тогда остался, то, наверное, до сих пор в глубине души считал бы, что ничего не изменилось, что все немцы — прирожденные нацисты и жидоеды, что они ничего не сделали для искупления страшной вины перед человечеством. А это не так.
— И ты им все простил?
— Ничего я не простил. Кто я такой, чтобы прощать убийство? Но я и не вправе презирать и наказывать тех, кто к этому не имеет отношения, кто родился после этого кошмара, и лишь для того, чтобы всю жизнь платить по счетам родителей. И они безропотно платят. Немецкий закон преследует даже тех. кто пытается отрицать или фальсифицировать позорные факты немецкой истории. Это приравнивается к нацистской пропаганде… Такие издания. как «Молодая гвардия». «Наш современник» или «Пульс Тушино», здесь не просуществовали бы и дня. Я понял, что ненависть — плохой советчик.
Несколько лет назад судьба свела меня с молодой женщиной, католичкой, перешедшей в иудаизм. На мой не очень тактичный вопрос — почему? — она объяснила: «Когда я узнала, что сделали мои соотечественники с еврейским народом, я не находила себе места из-за того, что не в силах повернуть историю вспять. И тогда я сказала себе — если такое случится еще раз, я хочу быть на стороне преследуемых».
— Твои самые сильные впечатления от Москвы и москвичей после 20 лет отсутствия?
— Полная мифологизация мышления людей, да и вообще всей жизни. Все верят в существование каких-то мифологических чудовищ — мафии, масонов, теневиков, хотя никто их в глаза не видел. Эти чудовища пожирают все — хлеб, водку, мыльницы, бумагу, озоновую оболочку, авиационные билеты, бензин, золотой запас… Советский человек не может жить без мифов. Это его среда обитания. До приезда в Москву я наивно верил, что Горбачев освободил людей от страха. Это верно только отчасти. Люди действительно стали меньше бояться властей. Зато душами завладели другие страхи. Писатели боятся, что скоро не на чем будет печатать их книги. Кооператоры сбривают усы и. выходя на улицу, напяливают женские парики, чтобы обмануть бдительность рэкетиров. Московские армяне боятся, что в час «икс» их примут за евреев, бакинские евреи опасаются разделить участь армян. И те и другие боятся, что американское посольство откажет им в получении статуса беженцев. Единственные, кто никого не боится, — это неухоженные дамы в «Гайд-парке» у «Московских новостей», проповедующие о скором конце света и требующие отдать под суд Горбачева, Ельцина и Кашпировского, да еще гаишники. Один из них остановил меня в Черемушках за езду с включёнными фарами. Увидев перед собой иностранца, он попросил взятку… в долларах. «Лейтенант, — говорю, — тебя же посадят». Отвечает: «Да я сам кого хоть посажу».