Ты скажешь: коррупция. Я говорю: отсутствие самоуважения. Ну как может уважать себя человек, который на работе выиграл в лотерею талон на кусок колбасы и тут же перепродал его коллеге за два номинала? Или студент-донор, получивший за 200 граммов крови талон на чайник со свистком. Недавно прочел в газете о человеке, потребовавшем за кровь заплатить ему долларами. Рабочий завода электробытовых приборов на Украине доверительно рассказал мне, как он выносит с завода кофеварки во время обеда и прячет их в старинном склепе на близлежащем кладбище. Криминогенное сознание произрастает из неуважения к себе и к другим.
В СССР я увидел митингующее общество. Все хотят говорить. Все хотят быть услышанными. Политика — самый популярный вид спорта. Люди ведут себя у телевизора, словно на трибуне стадиона, четко делятся на «мы» (те, кто знает, как надо) и «они» (горбачевцы, гдляцов-цы, «памятники», «нинаандреевцы». кооператоры и др.).
Пьяных почти не стало. То ли сказывается возросшая эмиграция масонов, «спаивавших» народ, то ли всеобщий дефицит. Но жажда не спадает. Очереди за водкой — самые длинные, самые угрюмые. Комментатор «Маяка» Леонид Лазаревич дал мне профессиональный совет: «Хочешь написать хороший очерк о поездке? Займи очередь за водкой и выстой до конца. То. что услышишь, запиши. Это будет уникальный материал».
Наглядная агитация в упадке. Уезжал из страны плаката — приехал в страну комиксов. В памяти застряли транспаранты: «А что ты сегодня сделал для перестройки?» или «Перестройка — дело всех и каждого». В пирожковой на Кузнецком Мосту меня сразил реликт былого словоблудия: «Берегите хлеб — наше богатство». Пирожки застревали в горле.
Поразило несметное полчище милиции на улицах. Словно военное положение. Но основной объект их внимания — автомобилисты. Раскидай по Нью-Йорку такую уйму полицейских — преступники нос бы не высунули на улицу. Впрочем, один раз довелось видеть милиционеров в действии — на Пушкинской площади два рослых сержанта «вязали» старушонку, сорвавшую с клумбы цветок. Старушка оказала пассивное сопротивление. В отделение ее доставляли волоком.
Но пробиваются и здоровые ростки. Это молодежь, дети моих ровесников — первое поколение, которому разрешили самостоятельно мыслить. Менее заметны цинизм и ханжество, страх и неврастения.
— Хотел бы остаться?
— Нет. Двадцать лет — большой срок. Я научился жить по-новому, и мне нравится моя жизнь. С другой стороны, моя жизнь сложилась так, словно я и не уезжал. Семнадцать лет я работаю на радио «Свобода». И все эти годы живу вашими проблемами. Я чувствую здесь себя своим. Люди знают меня по эфиру. При встрече дарят комплименты или критикуют. Самый большой комплимент — это когда говорят, что не видят во мне иностранца. Но я — иностранец.
— Тогда скажи, как чувствует себя в СССР иностранец?
— В 1979 году, вскоре после советского вторжения в Афганистан, в газете «Зюддойче цайтунг» я увидел карикатуру. Витрина «Интуриста» с броской рекламной надписью — «Торопитесь посетить СССР, пока СССР не посетил вас». Этот мрачный юмор предельно точно отражал международную атмосферу тех дней. А люди, возвращавшиеся из СССР, жаловались на слежку, на издевательства таможенников, враждебность. Так вот, садясь в самолет, я отгонял от себя мысль, что и мне придется столкнуться с этим. Многие отговаривали меня от этой затеи. Я не послушал. И правильно сделал.
В Советском Союзе я был свободным ровно настолько, насколько чувствовали себя свободными люди, меня окружавшие. Например, в гостинице одни посетители вели себя тихо и скованно, время от времени указывая жестами на обои, за которыми должны, по их убеждению, скрываться микрофоны. Другие вообще отказывались от посещения, чтобы избежать пронизывающего взгляда и расспросов привратника. А съемочную группу московского телевидения, которая приехала для интервью, вообще не пустили, пока я не выписал пропуск.