Выйдя же из гостиницы, я практически полностью превращался в рядового москвича. Даже свой паспорт я оставлял в гостинице. Случалось пользоваться блатом, но паспортом — ни разу. Однажды вместе с моей приятельницей, сотрудницей американского посольства, нам пришлось пробираться в ресторан «Националь» с черного хода, через кухню. Через главный не впустили. Я, наверное, так хорошо вошел в роль, что меня напрочь обошли своим вниманием фарцовщики. Кстати, этот промысел, я думаю, вообще отживает свой век. Его затмила целая инфраструктура «интербизнеса». Это — кооператоры, люди свободных профессий, мечтатели, смутно представляющие себе бизнес и вообще деловые отношения. Для них контакт с иностранцем — профессия. В каждом приезжем они видят потенциального спонсора каких-то утопических затей, партнеров-инвеститоров, жертвователей-филантропов, лопающихся от избытка «грантов». Меня уговаривали покупать дальневосточный мрамор, открыть в Израиле детскую спортивную школу, построить ресторан в Сан-Франциско, создавать фонды. Все это, разумеется, в рамках «совместных» предприятий. При этом мои собеседники никак не хотели принимать всерьез мой аргумент — у меня другая профессия, и я не намерен ее менять. Тогда я стал прибегать к уловке — я стал говорить, что все свои деньги я только что вложил в строительство сети гостиниц в южной Калифорнии, что если хотя бы полгода назад — я бы не устоял против такого соблазнительного предложения.
Очень грустное впечатление оставили встречи с современными отказниками — людьми, не успевшими вскочить на подножку последнего вагона и по израильским визам уехать в Америку. Их непонимание ситуации подчас граничит с инфантильностью. Человек, которого я вижу впервые, просит меня поклясться перед американскими властями, что он мой брат. Объясняю, что дача ложных показаний противоречит моим принципам и американскому закону, который я уже один раз обещал соблюдать. Молодой человек посмотрел на меня, как на рвотное. Почтенная дама, армянская беженка из Баку, предлагает кооперативную квартиру, «Жигули» и… норковую шубу. Все, что от меня требуется, — это «пойти поговорить с Мэтлоком» (посол США), убедить его предоставить ее семье вне очереди статус беженцев.
— Почему вы думаете, что он меня послушает? — спрашиваю.
— Как? Но ведь вы — американец!
— Нас часто упрекают в том, что мы «иностраним» — подражаем, пресмыкаемся, выцыганиваем.
— Это 'опять-таки вопрос самоуважения. Конечно, есть довольно широкая прослойка людей, считающих, что весь мир им должен только потому, что у них нет чего-то, что есть у других. С тех пор как поднялся железный занавес и на Запад хлынули толпы родственников и знакомых, возникла обидная кличка «пылесос». Но я считаю, что в этом явлении виноваты не только гости-пылесосы, но и сами хозяева, которые не умеют вместе с подарками передать и частичку самоуважения.
В СССР же никто передо мной не пресмыкался. Некоторые преодолевали комплекс неполноценности, извиняясь за свои жилищные условия, за отсутствие водопровода, за то, что не достали для угощения водку или овощей. Были случаи, когда люди отказывались от моих подарков. Унизительные интонации уловил я лишь один раз, когда секретарь парткома крупного завода, только что провалившаяся на выборах в горсовет, умоляла прислать ей приглашение в Германию, с тем чтобы она могла во время своего отпуска подработать валюту уборкой квартир.
…А книжка М. Александровича «Я помню» все-таки выйдет в СССР. Илоне дали въездную визу, и она сумела заключить договор на издание. Подаренную Леонидом Махлисом книгу я прочитал залпом; в ней история нелегкой, но талантливой жизни одного из тех артистов, которые «определяли музыкальную жизнь в СССР с 40-х годов» (Кирилл Кондрашин). Право же, стоило Леониду организовывать собственное издательство даже ради одной этой книги.
Октябрь 1990 г.
«ТЫ ПРАВ В СВОЕЙ СВОБОДЕ…»
Его считают сумасшедшим и гением одновременно. Блестящий реформатор стиха, неутомимый популяризатор поэзии и поэтов, человек импульсивно-экспансивных действий, неожиданных выходок, оригинальных идей, о котором Михаил Луконин когда-то писал: «Если первым из поэтов на Луне окажется Урин, мы не удивимся». А вот что сказал мне о Викторе Урине американский художник русского происхождения Михаил Вербов: «По сравнению с Уриным динамит — сливочное масло». Можно продолжить: «Виктору Урину с верой в него и ему». — Борис Пастернак. «Самый феерический среди моих друзей в смысле хотеть и мочь». — Сергей Орлов. «…Ты никогда не был ленив, замкнут, тяжел к жизни и товарищам… Я уверена, что ты прав в своей свободе поступков». — Белла Ахмадулина.