— А я вот слушал вас и вижу, что вы не калифорнийский профессор и не американский гражданин, а русский человек, поскольку все ваши воспоминания связаны с солдатской жизнью, о чем вы сегодня не раз говорили. Вы вспомнили даже, сколько стоила водка в то далекое время, в пору вашей юности. Как же от этого можно отказаться?
— Конечно, как и все мы, я тоже грешен и тоже пью водку. Но в первую очередь я скульптор. И все, что я оцениваю, я оцениваю с позиции: делать свое очередное распятие. Это единственная оценка моего существования и всего, что я хочу. Поэтому водка — это хорошо, друзья — это хорошо, «Катюша» — это хорошо, но мне надо работать. Может быть, мне будет хорошо, и здесь, но пока я делаю распятие у себя в студии в Нью-Йорке…
Май 1990 — февраль 1991 г.
НЕИЗВЕСТНЫЙ — РЕКВИЕМ В ДВУХ ШАГАХ, С ЭПИЛОГОМ
Памяти лейтенанта Советской Армии
2-го Украинского фронта
Эрнста Неизвестного, павшего в атаке
Лейтенант Неизвестный Эрнст.
На тысячи верст кругом
равнину утюжит смерть
огненным утюгом.
В атаку взвод не поднять,
но сверху в радиосеть: «
В атаку — зовут — твою мать!»
И Эрнст отвечает: «Есть».
Но взводик твой землю ест.
Он доблестно недвижим.
Лейтенант Неизвестный Эрнст
идет наступать один!
И смерть говорит: «Прочь!
Ты же один, как перст.
Против кого ты прешь?
Против громады, Эрнст!
Против —
четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысячевосемь-
сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища,
против-
против армии, флота,
и угарного сброда,
против — культпросветвышибал,
против национал-социализма, — против!
Против глобальных зверств.
Ты уже мертв, сопляк?..
«Еще бы», — решает Эрнст
И делает
Первый шаг!
И Жизнь говорит: «Эрик,
живые нужны живым,
Качнется сирень по скверам
уж не тебе — им,
не будет -
1945, 1949, 1956, 1963 — не будет,
и только формула убитого человечества станет —
3 823 568 004+ 1,
и ты не поступишь в Университет,
и не перейдешь на скульптурный,
и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет,
как парное молоко, не будет мастерской па Сретенке,
которая запирается на проволочку,
не будет выставки в Манеже,
не будет сердечной беседы с Никитой Сергеевичем,
и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на
гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром,
и она не вырвется, не убежит
и не прибежит назавтра утром, и опять не убежит,
и совсем не прибежит,
не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не
для тебя, а для белесого Митька Филина, который не
вылез тогда из окопа),
а для тебя никогда, ничего —
не!
не!
не!..
Лишь мама сползет у двери
С конвертом, в котором смерть,
ты понимаешь, Эрик?!»
«Еще бы», — думает Эрнст.
Но выше Жизни и Смерти
пронзающее, как свет,
нас требует что-то третье —
чем выделен человек.
Животные жизнь берут.
Лишь люди жизнь отдают.
Тревожаще и прожекторно,
в отличие от зверей —
Способность к самопожертвованию
единственна у людей.
Единственная Россия,
Единственная моя,
Единственное спасибо,
что ты избрала меня.
Лейтенант Неизвестный Эрнст,
Когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
ты пьешь за моим столом,
когда пижоны и паиньки
Пищат, что ты слаб в гульбе,
Я чувствую, как Памятник
ворочается в тебе.
Я голову обнажу
и вежливо им скажу:
«Конечно, вы свежевыбриты
К вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
На родину наповал?»
Андрей Вознесенский
«ЛЮБИТЬ И ЖИТЬ — ЛИШЬ РВЕНЬЕ К НОВИЗНЕ»
Когда Надежда и Осип Мандельштамы приезжали в Ленинград, они останавливались в доме Надежды Вольпин. Однажды маленького сына хозяйки спросили, показывая на Осипа Эмильевича: «Кто этот дядя?» Ребенок без запинки ответил: «Это — дядя «О». Мандельштам был удивлен столь образному мышлению мальчика.