Таможня выворачивала чемоданы, мама все боялась, что единственно дорогую вещь, которую мы привезли с собой, пианино, не разрешат ввозить. Мы стояли и плакали. Подходит какая-то женщина и по-русски спрашивает, в чем дело. Мы не знаем, как объяснить ей наше состояние. Мама машинально засунула руку в карман и вынула записку Галили. Записка на иврите, мы не понимали, что там написано. Женщина хватает записку, уходит. Возвращается и просит маму подписать какие-то бумаги: «Подпишите, не бойтесь, всю жизнь будете меня вспоминать добрым словом». Так и вышло: мы попали (видно, в записке были какие-то хорошие обо мне слова) на курортное место Вульпан, на границе с Ливаном. Домики на берегу моря, хорошая кормежка, сервис. Поначалу получили временное жилье, зато недалеко от Тель-Авива.
А дальше началась новая жизнь. Участие в вокальных конкурсах, награды, премии, попытка поступить в музыкальную академию. Все уперлось в то, что у меня не было аттестата зрелости. И снова хлопоты, просьбы, увещевания. Ни в какую! «Идите, учите еврейскую библию…» — сказали, как отрезали. В моем возрасте в школу? Да и язык очень тяжелый. Досада, перекрыты все пути в будущее. И я, махнув рукой, стала выступать на разных сценах, лишь бы платили деньги. То в одном театре, то в другом. Антрепренеры, сиены, контракты, записи, телевидение, тяжелая, хотя и любимая, работа. Знакомство со знаменитыми людьми, с ассистентом Михоэл-са, с семьей Маркиша… Сохранилась фотография, запечатлевшая меня с президентом Израиля, с мэром Тель-Авива.
Может быть, и наладилась бы моя жизнь, может быть, и в звезды выбилась, как мечтали мои поклонники — друзья в провинциальных Черновцах, может быть, и сегодня жила бы в Израиле среди наполовину чужих, наполовину родных мне людей. И счастлива была бы со мной моя мама. Да не суждено-было такому случиться…
Израиль — южная жаркая страна. Там все располагает к сексуальной свободе. Меня поразила грубость нравов. Огромные афиши откровенно эротического содержания, на каждом шагу секс-журналы. На девочках туго обтянутые джинсы, они как бы себя подают мужчинам. Рано начинающаяся половая жизнь. У тринадцати-четырнадцатилетней девочки уже должен быть взрослый друг — парень или мужчина. Они даже могут снимать квартиру. И это все естественно, никто за это не осуждает. Правда, при этом выходцы из разных стран живут в своих кварталах и стараются соблюдать свои национальные традиции в быту. Поляки остаются поляками, немцы немцами, арабы арабами…
И вот все чаще и чаще местечковые евреи из наших советских евреев стали меня спрашивать: «А у тебя есть «хаве» — друг?» И мне было стыдно признаться, что я все еще при маме. А когда я говорила, что нет, утешали, ну ничего, мол. это поправимо. Когда же обращались к маме, она говорила: «У нее есть еще время, успеется…» Но во мне зрело чувство, что мама из собственного эгоизма придерживает меня возле себя. Чтобы не потерять, чтобы не быть одинокой. И внутренне я как-то стала сопротивляться этому.
Так что чисто случайное знакомство с человеком, ставшим причиной страшной трагедии в моей жизни, оказалось вроде бы и не случайным. Я как бы уже ждала этого «хаве». Первое же впечатление о нем было отрицательным: косил глазом, немного заикался. Ремесло — обойщик мебели. Общий уровень культуры, развития весьма низок. И я решила для себя: первая встреча с ним будет последней. Решила-то решила, но отношения все развивались, все заходили глубже. А может быть, и наоборот — случилось вес оттого, что не было между нами никаких отношений. Дело шло к свадьбе. После свадьбы, дескать, говорила я ему, и будут между нами отношения.
Однажды он предложил мне поехать с ним на озеро Кинер, знаменитое озеро, где люди прекрасно проводят время. Мама ни в какую. Я под присягой, как говорится, обещала держаться. Пробыли мы там три дня. Он соорудил палатку, набрал с собой всякой снеди, выпивки. И чего уж там говорить (бедная мама!), конечно же всякими манерами и маневрами, ласковыми словами, обещаниями, поцелуями… В общем, это дело надо было узаконивать. Нет. нет. не отдалась я ему тогда. Какая сила была во мне. чтобы удержаться, не соблазниться! А потому что маме слово дала — вот как она меня воспитала!
Вернулась и маме с порога: «Выхожу замуж». А мы тогда как раз хлопотали о постоянной квартире и жили во временной. Мама все бегала, хлопотала, а ей все отвечали: нет и нет. И тогда я сумела добиться встречи и с мэром Тель-Авива и с президентом страны. После этого нам предоставили квартиру в центре Тель-Авива. Радость какая! Только вот некому помочь при переезде — мужчин-то нет. И новое сближение с этим человеком: он нам здорово помог, таким был услужливым, добрым. И даже мама расслабилась: «Какой он услужливый, преданный…» Тут я снова напомнила ей о нашем желании пожениться. Но она ответила отказом. Как же так, говорю, ты же сама его расхваливала. «Да, — говорит, — но он для простой фабричной девчонки, но не для тебя, которую я выучила, выходила и в люди вывела».