Художник Олег Целков о себе и своем времени
Олег был еще молод, а к нему уже тянулись Назым Хик-мет и Семен Кирсанов, великие физики и знатоки искусства. Тайной красок Целкова интересовались Ренато Гуттузо и Давид Сикейрос. А однажды Луи Арагон, взглянув на его картины, бросил: «Скажите этому парню, что ему следует ехать в Париж». По тем временам это звучало приблизительно так. как если бы узнику колымского лагеря посоветовали: «Вам нужно хорошо питаться».
Власти предержащие этому совету вняли своеобразно: они вытолкали Целкова из страны. Теперь он уже много лет живет в Париже, на улице Святого Мавра. Здесь, в его доме, и состоялась наша встреча…
— Олег, если честно, в России вас несколько забыли. Кроме серьезной статьи Евгения Евтушенко практически ничего в печати. В общем, имя, что называется, не на слуху. Хочется, чтобы этот пробел был восполнен и о вас все-таки знали больше…
— Чтобы знать о художнике, надо по крайней мере иметь возможность видеть его картины. Их в России мало кто знает… А если о себе — так я написал маленькую автобиографию. Вручаю ее вам, можете использовать.
Из автобиографии Олега Целкова.
Я родился 15 июля 1934 года в Москве. Отец мой, Николай, родом из подмосковного города Дмитрова, где мой дед Иван работал мелким служащим на фабрике. Мать моя, Роза Цирсльсон. родилась в Белоруссии, где дед тоже был мелким служащим по продаже леса. И мать и отец проработали до пенсии экономистами на огромном военном секретном авиационном заводе на окраине Москвы.
Детство свое я помню очень плохо: все как в молочном тумане.
Когда мне только-только исполнилось пятнадцать лет, я впервые познакомился с «живым» художником. Под влиянием его красочных рассказов однажды бессонной ночью в одно мгновение понял, что я — художник! С этого момента я как бы очнулся.
Этой же осенью, в 1949 году, выдержал конкурсный экзамен в Московскую среднюю художественную школу при Академии художеств СССР. Это было чудом, так как никакой профессиональной подготовки я не имел, ни у кого никогда рисованию не учился. Первые годы учебы совпали с последними годами жизни Сталина. Меня, наивного самоучку, не понимавшего, что происходит вокруг, сразу же начали «исправлять» и «бить». Удивленный, я стал анализировать происходящее. Глаза мои стали открываться. В это же время я знакомлюсь с картинами русских художников 30-х годов — с русским «авангардом». Картины эти сохранились в запасниках Третьяковской галереи, и мне удавалось там бывать. Я начал неумело и робко подражать увиденному.
Осенью 1953 года после окончания художественной школы меня не принимают в Московский художественный институт имени Сурикова. Я немедленно еду сдавать экзамены в Минск.
Один год учусь в художественном институте Минска. По окончании учебного года наши студенческие работы смотрит какой-то местный партийный ревизор. Мои работы вызывают его недоумение. Меня гонят вон.
Осенью 1954 года я уже в Ленинграде, прошел экзамены и учусь в Институте Репина. И опять меня выгоняют. На этот раз по требованию студентов-китайцев. Они обратились к ректору с протестом: оказалось, что мои ученические работы оказывают на них — китайских студентов — вредное «буржуазное» влияние.
Конечно, после смерти Сталина атмосфера чуть-чуть меняется. Начинается «оттепель». Меня взял в театральный институт на свой курс интересный режиссер и художник Николай Акимов.
1956 год. Два моих маленьких натюрморта попали в Москве на выставку молодых художников. В рецензиях многих газет их отругали, причина: известный чилийский поэт Пабло Неруда прислал мне ободряющее письмо.
1956 год. Физики-атомщики предложили сделать персональную выставку в институте имени Курчатова. Через несколько дней ее неожиданно закрыли. Меня пригласили на обсуждение, где устроители клялись и божились больше никогда меня не выставлять. Меня они заранее предупредили не обращать никакого внимания на то, что я услышу.
Я продолжал с упорством писать свои картины. Выставлять же их было для меня роскошью. Если же удавалось продать что-нибудь своим друзьям, я был счастлив.
Милиция и КГБ постоянно напоминали мне, что они в любой момент без труда смогут начать преследовать меня как ведущего «паразитический образ жизни». Спасение было — любыми путями пролезть в Союз художников СССР. И я пролез, я числюсь художником театра и кино.
1970 год. Центральный Дом архитектора СССР устроил мою выставку. Всего на один день. Через 15 минут после открытия какой-то тип, показав бегло удостоверение КГБ, приказал отключить освещение и вытолкать зрителей вон. А еще через день мне сообщили, что я (единогласно!) исключен из Союза художников СССР.