— Все зависит от характера. Если бы я была тем же человеком, что и теперь, я прожила бы так же, если бы была другой, то и жизнь была бы другая. На человеческую жизнь все влияет: люди, события, обстоятельства.
— Вы бы хотели прожить еще одну жизнь?
— Нет, не хочу. Все начинать с детства… не хочу.
— Почему?
— Потому что моя жизнь была нелегкой. И мне бы не хотелось заново переживать пережитое…
Декабрь 1989 г.
«ПАМЯТЬ, НЕ ПОДЛЕЖАЩАЯ ОТЧУЖДЕНИЮ»
Впервые у Анри Труайя, академика академии «Бессмертных»
«Единогласное избрание — это неслыханно!» — воскликнул Жорж Дюамель. В восторге были все: Франсуа Мориак, Шарль де Голль, Эмиль Анрио, крупнейшие ученые Франции. В академию на кресло, освободившееся после смерти Клода Фаррера, академики в первом же туре единогласно избрали Льва (Люсьена) Тарасова, литературный псевдоним которого Анри Труайя. Читатели, следящие за литературной жизнью Франции, оценили по достоинству этот единственный в XX веке случай. Обычно избрание происходит после многих (от трех до семи) туров большинством в 13–18 голосов. На сей раз все до единого поданные голоса были в пользу Труайя.
Присутствовавшие на приеме академики наперебой рассказывали о том, как они сразу открыли в Труайя большой талант. Первенство здесь осталось за Андре Моруа, ведь именно его дочь принесла из лицея рассказ своего одноклассника Тарасова. Рассказ так понравился отцу, что он сразу же рекомендовал его для печати.
Сегодня только перечисление произведений Анри Труайя заняло бы целую тетрадь. Лев Тарасов, сын армянина и русской, покинувших Россию сразу же после революции, становится членом одной из самых престижных академий мира, членом академии «Бессмертных».
Не знаю, может, он и не принял бы меня, если бы не рекомендация Т. И. Лещенко-Сухомлиной, одной из самых знаменитых женщин нашего времени. Татьяна Ивановна с давних пор вела дружбу с родственниками Льва Тарасова. И хотя писатель хорошо говорит по-русски, он пожелал, чтобы при беседе была переводчица, ибо, как он заметил, ему хотелось бы на некоторые наиболее принципиальные для него вопросы отвечать по-французски. И Татьяна Ивановна, которая тоже в эти дни находилась в Париже, согласилась быть моей переводчицей.
Квартира Труайя для меня — родная стихия: кругом книги, книги, книги. Толстенные фолианты французских классиков, редчайшие библиофильские издания. Роскошные французские переплеты, кожа, муар. Отдельно высятся стопки только что вышедшего романа о Мопассане самого хозяина.
В доме восемнадцатого века в самом центре Парижа он живет почти тридцать лет. Мемориальная доска извещает, что в этом доме родился Эдуард Мане. Спрашиваю, не видится ли ему собственная мемориальная доска на фасаде. Шутка плосковатая, но Лев Асланович, не сердясь на меня, отшучивается: «Я хочу еще пожить на этом свете». Хотя, впрочем, вечность Анри Труайя уже обеспечена, ведь он член академии «Бессмертных».
На дорогом столе в маленьком предкабинете лежит огромный том — Высочайше утвержденное его Императорским Величеством «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» с автографом царя Александра И (освободителя).
— На аукционе! — спросил я хозяина.
— Нет, подарок читателя. Что вам еще показать? Вот эта кружка раздавалась на Ходынке, помните, каждому, кто пришел на торжество коронации Николая II в Москве. Я нашел ее здесь, на толкучке. Маленькая частица истории России.
Некоторые из тех, кому я говорил об Анри Труайя, выражали скептическое отношение к его творчеству. Дескать, ничего нового он в литературу не внес, ни во французскую, ни тем более в русскую. Это несправедливо: в России имя Анри Труайя особенно лет пятнадцать — двадцать назад было весьма популярным, среди читателей. Знают его и сегодня, но издается он, к сожалению, весьма редко. Первого ноября 1991 года ему исполнится восемьдесят лет.
— Как часто бывают у вас гости из России, журналисты, писатели?
— Гости бывают крайне редко. А журналисты? Пожалуй, вы первый журналист, которому я даю интервью.
— Вы знакомы с кем-либо из русских писателей?
— Нет, ни с кем. Я даже французских писателей знаю мало. Живу, как медведь у себя в берлоге. Никого не вижу, сижу, работаю.
— Выходит, что вся ваша жизнь — это работа, творчество дома за столом. А общественная жизнь, контакты с коллегами?