— Да, политикой я не занимаюсь, совсем не занимаюсь. Газеты, конечно, читаю.
Когда я спросил своего собеседника о его отношении к религии, он снова заговорил по-французски:
— Я не церковник, но я никогда не чувствую себя покинутым, я всегда ощущаю возле себя присутствие чего-то, что меня направляет, руководит мною. Я глубоко это чувствую, во мне всегда это живет. Вспоминаю, что когда-то в свое время я играл в теннис… вы не играете в теннис?
— Нет.
— …Так вот, когда я играл в теннис, я иногда чувствовал, что этот мяч идет ко мне, а этот должен пролететь мимо меня и попасть в моего партнера. Подобные бытовые мелочи придают ощущение того, что что-то руководит всем в нашей жизни. Вплоть до мелочей.
— Я не спросил вас, как все-таки вы оказались во Франции?
— В дни революции семнадцатого года мои родители покинули Москву и переселились в Кисловодск. Оттуда через Крым — в Новороссийск, из Новороссийска вся семья перебралась в Константинополь, а потом в Париж. Когда мы приехали в Париж, мне было восемь лет. Я сразу же поступил в школу, и, так как уже говорил по-французски, проблем не было.
— А страсть к сочинительству, когда она открылась в вас?
— Когда я был ребенком, я не чувствовал, что больше меня влечет — живопись или писательство. Но уже в школе я выпускал собственную газету в одном экземпляре и продавал ее за пять сантимов друзьям. В тринадцать лет с другими моими товарищами, тоже любившими литературу, начали делать газету, но уже не от руки, газета набиралась. Именно в ней я обнародовал свои первые стихи. Я вообще старался все школьные задания по литературе писать стихами. Мне казалось, да и сейчас во многом кажется, что только стихами можно выразить свои чувства.
Закончив военную службу, я поступил редактором в департамент по бюджету в префектуру Сены в Париже. С утра до вечера я погружался в цифры. А по вечерам в свободные дни писал свои романы. А потом бросил службу и стал жить только пером.
— На литературный наработок, конечно, нелегко прожить?
— Вначале было очень трудно, но потом меня поддержала Гонкуровская премия.
— А в России вы не были с самого раннего детства?
— Не был.
— Почему же так вышло?
Анри Труайя снова перешел на французский. Это означало, что мой вопрос его взволновал:
— Благодаря рассказам моих родителей, благодаря тому, что я жил русской литературой, писал о ее лучших представителях, я создал свое внутреннее ощущение России, Россию духовную. И мне всегда было страшно, если бы я решился на приезд в СССР, разрушить действительность: это хрупкое, но и прочное представление о своей родине. Мне было бы страшно смотреть на то, что потеряно и уничтожено. Я боюсь, что после поездки в Россию мои воспоминания о ней станут воспоминаниями туриста. Правда, может быть, я слишком категоричен, быть может, все получится наоборот.
— То есть вы боитесь остаться разочарованным. Не так ли?
— Нет, не так.
— Вы боитесь увидеть нечто другое, иную Россию?
— Я боюсь чужой России и не хочу быть в ней туристом. И я пока не собираюсь в Москву… И потом я уже говорил, что вообще малоподвижен. Из Парижа я выезжаю редко, не двигаюсь, не путешествую.
— Еще раз хочу уточнить, неужели вас не посещали советские литературоведы, ведь вы крупнейший писатель Франции Анри Труайя, но вы и Лев Тарасов, наш соотечественник, вы русского происхождения?
— Нет, никого не было. Никогда.
— Это все-таки поразительно. Как можно было забыть о таком «бессмертном»?
Вас считают самым плодовитым из живых французских классиков. Ну хотя бы по количеству изданных томов.
— Трудно сказать, но я пишу действительно много.
— Но семьдесят томов вряд ли у кого наберется?
— Не забывайте, что я пишу уже пятьдесят четыре года!
— Не появлялось ли озорной мысли издать сто томов?
— Нет… не появлялось…
Февраль 1990 г.
«ТОТ ЯЗЫК, КОТОРЫЙ Я УСЛЫШАЛ У АХМАТОВОЙ…»
С Никитой Струве в подвале ИМКи
Мы сидим с Никитой Алексеевичем Струве в подвале русскоязычного книжного магазина-издательства И МКА — пресс на улице Монтань Сент-Женевьев. Не в первый раз прихожу я сюда, чтобы повидаться с ним. Его имя открывает ворота русской эмиграции во Франции. «Ах, вы от Струве, тогда я вас приму». «А вы не знакомы с Никитой Алексеевичем?» А совсем недавно эта фамилия наводила страх на наших пропагандистских бонз. Еще бы: главный редактор «Вестника русского христианского движения», директор издательства ИМКА-пресс. Видно, поэтому открывать русскую эмиграцию во Франции мы начали далеко не со Струве. Только недавно стало появляться в нашей печати его имя.