Константин Васильевич был человеком обаятельным, очень большой культуры, ему уроки с юнцом были, конечно. в тягость, но и хлебом насущным. Я от него много получил. Не столько даже от уроков, сколько от его образа, от общения. Позже, в 1946 году, когда уже больным он оканчивал монографию о Блоке, а я бредил стихами из блоковского третьего тома, мы много и подолгу беседовали о поэте.
«Струве Петр Бернгардович (26.1.1870, Пермь — 26.2.1944, Париж) — русский политический деятель, экономист. философ, главный представитель «легального марксизма». Сын пермского губернатора. В 90-е годы редактировал журналы «Новое слово» и «Начало». В 1896 году участвовал в 4-м конгрессе 2-го Интернационала… Был привлечен членами ЦК РСДРП к составлению «Манифеста Российской социал-демократической рабочей партии». Впоследствии Струве отмежевался от «Манифеста», став противником революционного марксизма, в особенности учения о социалистической революции и диктатуре пролетариата… С 1905 года — член ЦК партии кадетов… был депутатом II Государственной думы, редактором журнала «Русская мысль». Враждебно встретил Октябрьскую революцию. В годы гражданской войны — член «Особого совещания» при генерале А. И. Деникине, член правительства генерала П. Н. Врангеля. После разгрома контрреволюции эмигрировал».
Так написано о деде моего собеседника в третьем издании БСЭ. Как видим, фигура далеко не ординарная, более того, выдающаяся фигура в русской истории. За что, по-видимому, и был приговорен в 1918 году к смертной казни. Казни избежал.
— Его было за что приговаривать; если бы он не эмигрировал, ему бы не поздоровилось. Он сбрил бороду, ушел в подполье, включился в «белое движение». Был бесстрашным политиком, убежденный государственник, но всю жизнь был в оппозиции к властям. За исключением, пожалуй, периода между революциями, когда призывал интеллигенцию к сотрудничеству. Помните, конечно, о сборнике «Вехи»? Жизнь в эмиграции была нелегкой. Он жил сначала в Праге, потом в Париже и все 30-е годы в Белграде. Именно в Белграде пропала основная часть его архива, который, уезжая, он передал на хранение друзьям. При подходе Красной Армии друзья испугались и все сожгли. Все или многое из всего, что он наработал за долгие годы непрерывного труда.
Пребывал в страшной бедности. Перед войной отдал в Пражский архив письма своих личных корреспондентов, в частности, Бунина. Голодал, холодал. В его дом попала бомба, комнату продувало, на ремонт не было ни сил, ни денег. К нам в Цариж приехал истощенный после ареста в Белграде немцами. Арестовали его в сорок первом году по доносу одного эмигранта как друга Ленина! Потом отпустили после суда, во всяком случае, по этой линии оправдали. Он доказал, что не был так уж Любим Лениным впоследствии. Не отрицал, что они были соратниками в девяностых годах. Говорят, что письма Ленина к моему деду сохранились в России, как и многое другое из его революционного архива.
Семья Струве в Париже была, с одной стороны, культурная, с другой стороны, гостеприимная. Поэтому Никита Алексеевич общался со многими выдающимися людьми первой русской эмиграции, история которой кончается в пятидесятых годах со смертью Бунина, Ремизова. С Буниным Струве дружил семьями, Ремизов был их соседом, и Никита Алексеевич вспоминает, как еще до войны его отец устраивал Алексею Михайловичу домашние чтения, чтоб поддержать его материально. Потом Никита Алексеевич часто посещал его на квартире и ему, ослепшему, читал вслух древнерусскую рукопись.
Литературную жизнь он застал уже в ее общественном упадке. Помнит постановки Евреинова, декорации Анненкова. Георгий Иванов оставил о себе не совсем приятные воспоминания: он неоднократно видел его в жалком состоянии на эстраде. Тот также бывал у отца, просил денег, производил впечатление опустившегося.