Грейси представляла Пресли Максин, и когда я поднял взгляд, то встретился с ухмылкой Бринкли — той самой, хитрой до чертиков.
— Рада тебя видеть, братец, — сказала она, и я не упустил ехидную нотку.
Я одарил ее взглядом в стиле «еще слово и получишь», затем обошел всех, раздал объятия, чмокнул маму в щеку и обнял отца, который уже начал всех собирать к столу.
Грейси держалась за руку Пресли, пока они шли в столовую.
У меня в груди что-то сжалось.
Границы.
Как, черт возьми, удержать свою дочь от того, чтобы не привязаться к этой женщине, если я сам теряю над собой контроль рядом с ней? У Грейси вообще нет инстинкта самосохранения.
Мама, кажется, читала мои мысли, потому что встретилась со мной взглядом и одарила тем самым выражением лица — мол, расслабься. Вечная терапевтка.
Мы заняли свои привычные места. Мама пододвинула для Пресли стул рядом со мной. Грейси села с другой стороны, но сразу наклонилась к Пресли, продолжая рассказывать о Максин.
— А она очень любит папу. Максин думает, что она его девушка.
— Ну, Максин довольно симпатичная. Хуже варианты были бы, — с улыбкой сказала Пресли, и за столом раздался смех.
— Ага. Ага. Ага. Давайте есть, — пробурчал я, положив овощи на тарелку Грейси, потом себе, и передал блюдо Пресли.
— А папе-то как неловко, когда ты такие вещи говоришь, да? — протянула Бринкли с ехидной ухмылкой, и я метнул в неё взгляд-предупреждение. Она обожала ставить меня в неловкое положение.
— Только если мы на работе. Он не любит говорить о таких вещах на работе. Правда, папа? — спросила Грейси, и я уже понял, куда она клонит.
— Все нормально. Давайте просто поужинаем, — поспешил я вмешаться, пока поезд не слетел с рельсов. — Как беременность, Риз? — спросил я, переводя разговор.
Риз усмехнулась, поняв, что я спасаюсь бегством, и кивнула:
— Все так же, как и вчера, когда ты меня видел. В целом — отлично.
Но остальные уже ухмылялись, глядя на Бринкли, которая определенно что-то замышляла — как всегда.
— Рада, что ты себя хорошо чувствуешь, Риз, — сказала Бринкли, беря бокал. — А Грейси, скажи-ка, о чем это папа не любит говорить на работе?
Да чтоб тебя, Бринкс. Маленький чертенок.
Хью расхохотался, Финн расплылся в улыбке, а Джорджия посмотрела на меня с сочувствием. Она понимала, что сейчас грянет буря. Бринкли чует секреты, как акула кровь. А Грейси только что показала, что у нее есть, черт побери, секрет.
— Допрашивать ребенка — это уже за гранью, — прошипел я.
Пресли запрокинула голову и засмеялась. Хотя она и не знала, что происходит, но знала нашу семейку достаточно хорошо, чтобы понять — меня только что поджарили.
Грейси наклонилась вперед, глядя на Пресли с той стороны стола:
— Это не секрет. Мы же семья. Папа просто не хочет, чтобы на работе знали, что у него на сердце написано мое имя и имя Пресли, и что он нас любит. — Она пожала плечами. Такая невинность, что даже ругать не хотелось. Хотя она только что выдала меня самым любопытным людям на планете.
Я застонал:
— Я все объясню потом. Мам, как работа?
— Хорошая попытка, — фыркнула Бринкли, сдерживая смех.
Пресли положила руку мне на предплечье, будто хотела сгладить ситуацию:
— Это не буквально. Она, наверное, спутала с какой-то историей, которую он ей рассказывал.
Она пыталась помочь. Но, если честно, стало только хуже.
— Можно курочку? — спросил я, и отец передал блюдо с такой ухмылкой, что мне захотелось уйти под стол. — Это новый маринад, мам? Очень вкусно.
— Это барбекю из бутылки, — сквозь смех выдал Финн. — Такой же, как каждую неделю.
— А какую историю рассказал тебе папа, из-за которой ты подумала, что вы с Пресли у него на сердце написаны? — спросила Бринкли, растянувшись в самой широкой своей ухмылке.
Она как пес с костью. Как мистер Вигглстайн, если в квартале течка.
— Я не знаю. Папа много историй рассказывает.
Фух. Отличный ответ, малышка. Это должно на пару минут сбить волну.
— Просто слово «написано» довольно необычное. История о чем была? — спросила Джорджия, ни капли не подозревая, что только что задала худший вопрос во всей этой комнате.
— Я не знаю про историю с чернилами. Просто папа называет надпись на своем сердце — чернила. А на сердце написано: Грейси и Пресли, и мой день рождения. Мы его сердце. И навсегда. Правда, папа?
Я закрыл глаза и приготовился.
Три.
Два.
Один.
— Так вот почему ты теперь в футболке на озере ходишь? Я думал, ты просто солнце плохо переносишь! Татуировки — это искусство, мужик, нечего их прятать, — сказал Хью с набитым картофельным салатом ртом.
— Не говори с набитым ртом, — прошипел я. — И да, у меня кожа чувствительная к солнцу.
— И давайте хотя бы один ужин с внучкой обойдемся без мата, хорошо? — вставила мама, а Хью расхохотался еще громче.
Я ж не виноват, что иногда хожу по дому без рубашки, а у меня дома живет самая наблюдательная пятилетняя девочка на свете. Да и татуировка там — небольшая. Я сделал ее вскоре после рождения Грейси. Она заметила ее больше года назад и почти ничего не говорила, когда я объяснил, что эти слова — навсегда у меня на сердце.
Они обе — навсегда.
Это должно было быть только для меня. Для никого другого.
А теперь это станет темой разговоров ещё на долгие годы.
Задолго после того, как женщина, сидящая сейчас рядом, уедет из города.
А она уедет. Очень скоро.
13
Пресли
Ну, вот это был поворот, которого я точно не ожидала. Я почувствовала себя немного глупо, встав на его защиту — особенно учитывая, что он, как оказалось, соврал, когда сказал, что Грейси все перепутала.
Я хотела бы разозлиться, но, если честно… я чувствовала себя скорее польщенной. Все-таки мое имя навсегда на теле этого мужчины. Просто я не знала, как теперь к этому относиться.
— Моя миссия выполнена, — торжественно заявила Бринкли, уронив на тарелку булочку, будто это был микрофон. Вся семья разразилась смехом — за исключением мрачного гиганта, сидящего рядом со мной.
Я прикрыла рот ладонью. Да ничего уж такого. Он просто, как обычно, делает из мухи слона.
— Спи с открытым глазом, Бринкс, — буркнул Кейдж.
— Жду не дождусь, — ухмыльнулась его сестра, а потом перевела взгляд на меня: — Ну так, Пресли, как надолго ты у нас?
— Думаю, еще недели на две. Папе уже лучше, но я хочу остаться, пока он окончательно не восстановится — или хотя бы до тех пор, пока не обойдётся без сиделок дома.
— Я скучала по тебе. Рада, что ты дома. В следующий раз не исчезай так надолго, — улыбнулась мне Джорджия, и в груди снова сжалось.
Я всегда любила его семью. А когда потеряла Кейджа — потеряла и их всех.
— Обещаю. — Я пожала плечами. — И, по крайней мере, теперь я буквально навсегда у него на сердце, так что в каком-то смысле я всегда с вами, пусть даже духом, да?