— Да, именно так, — кивнула она головой.
— Но ведь это чушь какая-то. Придумать такое мог только недобросовестный человек. Ведь за то дело, за которое его пытались арестовать, я написал приказ о выдаче Роману премии. Что же касается жены, то уж кто-кто, а я бы знал о семейном положении нашего комсорга и командира батальона. Вы в пединституте учитесь?
— Да.
— Роман мне говорил о вас.
Роману было несколько неловко от похвал директора, но такая аттестация была как нельзя кстати, ибо служила ему оправданием перед Надей. А она вся засветилась от радости. Когда любишь человека, даже неприятной правде о нем не хочешь верить. А тут все так легко и просто объяснилось. Она посмотрела на сестру, с которой еще дома поссорилась из-за Романа, когда та назвала его «проходимцем», взглядом, означавшим: «Вот видишь, а ты меня хотела уверить в обратном». Роман взял ее руку и крепко сжал, и она, нежно взглянув на него, ответила легким пожатием.
Концерт участников самодеятельности Днепровской флотилии ей очень понравился. Она громко смеялась, хлопала в ладоши, даже подталкивала Романа, когда тот, отвлекшись от концерта, сосредоточенно о чем-то думал, весь уходил в себя. Ей не совсем было понятно такое его состояние. И только по дороге домой, когда Вера ушла вперед, Надя сказала Роману, что с самого начала не верила всей этой клевете и что ему незачем из-за этого так переживать.
— Наденька, у меня за эти дни столько на душе накопилось, что и не знаю, с чего начать. Те, кто знают меня, обычно говорят, что Романа Зимина всегда легко понять, а ведь ты еще так мало знаешь обо мне.
— Ну, конечно, нельзя сказать, чтобы я совсем не поверила всему тому, что рассказывал о тебе сестре Сорокин, в том числе и о девушке — помощнике прокурора, которая будто бы его отругала. Мне казалось, что я тебя достаточно знаю, и только поэтому не хотела верить этому окончательно. И, возможно, я не очень убедительно, но всячески доказывала сестре, что это неправда. И я рада, очень рада, что Данила Гаврилович развеял все мои сомнения.
— Я тебе обо всем расскажу подробно, хорошо?
— Хорошо.
Они вышли на длинную центральную улицу, почти уже всю расчищенную от развалин. По обе стороны ее стояли каштаны, на их ветвях еще держался недавно выпавший снег. На тротуаре была протоптана неширокая тропка, по которой не спеша и шли Роман с Надей.
Изредка в небе загудит самолет, разрежет темную глубину неба луч прожектора.
Вдруг в нескольких шагах от них из двора выскочил большой серый кот и, словно заяц, длинными прыжками помчался через улицу. Надя насторожилась, украдкой взглянула на Романа. А он в это время говорил ей о том, что ему, в сущности, негде жить. Уловив ее взгляд, он усмехнулся:
— Что, веришь в приметы?
— Верить не верю, но сейчас война, всякое может случиться. Вот отец мой — он империалистическую и гражданскую войны прошел, многое повидал — говорил, что выходить замуж в такое время дело рискованное. Бывало, не успеют остановиться где-нибудь в населенном пункте молодые солдаты, а уже уговаривают девчат выходить замуж. Были, конечно, случаи, что и женились. А потом снимается часть, придешь на станцию, а там такое творится. Молодки рыдают: «На кого же ты меня, Иваночка, покидаешь, возьми меня с собой…» А что он может сделать?
Выдержав паузу, Надя лукаво взглянула на Романа:
— Правда, для меня такой опасности не существует. Вот ты сказал, что не можешь жить в своей квартире, иначе говоря, в той обстановке, неужели только из-за меня?
— Я не думал о том, что бы я делал, если бы не встретил тебя. Только одно могу тебе честно сказать, что на Розе я не женился бы.
— Неужели мне угрожает замужество? — Надя пристально, с той же лукавинкой смотрела на Романа.
Не отвечая ей на вопрос, Роман спросил:
— Тебе холодно? — Он поднял цигейковый воротник ее пальто, затем крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Надя отклоняла голову, а Роман целовал. Целовал ее щеки, шею.
— Не надо, пусти.
— Хорошо, пойдем.
Вскоре они оказались вблизи от железной дороги. Надя остановилась.
— Вот здесь мы жили, — показала она рукой на заснеженный сад. — О, если б остался целым наш дом… Мы даже квартирантов держали.
— А меня бы взяла на квартиру?
— Я как раз об этом подумала.
— Федора ведь взяла женщина на квартиру, и многие наши парни устроились неплохо.
— Я не завидую Федору. Так устраиваться, как он, только достоинство свое мужское терять.
— Какой же ты предлагаешь выход?
— Тебе надо поменять квартиру.
— Платить нечем.
— Послушай, Рома, у меня здесь, в городе, тоже тетка живет. Правда, домик у нее небольшой, но я попрошу ее, чтобы она тебя временно приютила. Она добрая, плату не возьмет.
— По-моему, тебе неудобно будет просить за какого-то парня.
— Как за какого-то? Пришел из госпиталя партизан, жить негде. Неужели такому человеку не пойдут навстречу?
— Я не хочу, чтобы о тебе плохо подумали.
— Ну вот, а говоришь, что любишь меня!
Они не торопясь шли по направлению к школе, где жила Надя. Каждый думал о своем.
Наконец Роман сказал:
— Вот как происходит. Вера считает, что никого нет лучше ее майора, а тот думает, что никого нет лучше твоей сестры. А я уверен, и это действительно так, что такой хорошей, такой красивой, как ты, на всем белом свете не сыщешь. И мне хочется стать таким, чтобы ты никогда в жизни не подумала, что ошиблась во мне, чтобы гордилась мною.
Они подошли к зданию школы.
— Если можно, покажи мне твою дверь, может, выберу когда-нибудь минутку и забегу к тебе.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, они остановились в углу коридора. Надя молча показала рукой на двери. Роман так же молча кивнул головой.
Когда Роман ушел, Надя еще долго прислушивалась к его шагам. После того как заболел отец, мать плакала, говорила, что их семья осталась без мужских рук. И вот теперь сильные руки Романа становятся ее руками. Рядом с ним она чувствует себя смелой, независимой и в глубине души гордится этим.
Было слышно, как со станции, гремя буферами, тронулся товарный состав и, тяжело пыхтя, стал набирать скорость. Он шел в сторону фронта.