— Чего я только не передумала за эти дни. А когда встречалась с Лилей, то не знала, куда и девать себя. А она, как только увидит, встрепенется, обожжет своими черными цыганскими глазами и пройдет мимо.
— Ты меня, наверное, уже и разлюбила…
— Неправда. Только вот думаю, неужели у нас всегда такая трудная любовь будет? Никакого душевного спокойствия. Иной раз и конспекты почитать хочется, даже песню спеть, а как вспомнишь, что в институт надо идти, оторопь берет — вдруг опять что-нибудь о тебе расскажут. Вот слушаю тебя — верю. А стоит остаться одной, и сразу разные мысли в голову лезут. Я с ними спорю, стараюсь доказать, тебе хочется задать множество вопросов, упрекнуть, а теперь вот вроде успокоилась. Ну, Лилька эта, известная штучка. Ведь никто ее к Федору на день рождения не приглашал, сама прикатила. Меня бы одну, да еще без приглашения, ни за какие коврижки не заманили бы. Я уже догадалась, что успехом она там не пользовалась, иначе бы всем растрезвонила, чтобы ударить по мне. Но слушок о том, что ты ее проводил домой и там на тебя собака набросилась, до меня тоже дошел. А тут еще Вера, ведь они вместе учатся. Я ей о тебе стараюсь не рассказывать. А она, как только что-нибудь о тебе услышит, сразу же: «Вот видишь, вот видишь, какой он». Все допытывалась, целуемся ли мы. Ей только скажи, тут же матери расскажет.
Роман предложил зайти на летнюю танцплощадку. Раньше она действовала только днем, теперь наконец маскировку сняли, хотя лампочки светили еще очень слабо — не хватало напряжения.
Танцы вскоре кончились, и Роман с Надей пошли домой. Они шли быстрее обычного, не задержались и возле ее дома. Роман пошел к себе, за ночь ему еще надо собраться с мыслями, о многом подумать.
Придя домой, лег в постель, но сон не шел, все вспоминался этот день.
Надя сидит в лодке, смотрит на его крепкие руки, заглядывает в глаза. Ей хочется знать не только то, о чем он ей говорит, но и его мысли. У Романа чудесное настроение, главное, что он обо всем рассказал Наде, ничего не утаил, и ему не о чем беспокоиться. Он оказался на высоте, не уронил себя, сохранил верность своей счастливой любви, встретившейся ему на жизненном пути.
Роман останавливал лодку: то у крутого берега, где они с Надей любовались высокой зеленой травой, которую в глубине наклоняла и беспрерывно раскачивала рыжеватая вода, то на отмели, где наблюдали за стройными, черными зуйками, что поблескивали белым подхвостьем, перелетали и перебирали ножками по желтому песку. Тихо подплыли к скопе, которая сидела на торчащем рожне возле берега и, притаившись, караулила рыбу.
— Роман, это не коршун? — спросила Надя.
— Нет. Правда, тоже хищник, но не опасный. Такой, как я, — улыбнулся Роман.
— Не опасный, а за рыбой охотится.
— Это редкая птица, но большого вреда от нее нет.
— Как и от тебя? Ну, сцапает одну рыбешку этот хищник. Подумаешь, велика потеря, в такой большой реке никто этого и не заметит. Рыбы ведь много? — Надя с хитринкой в глазах поглядывала на Романа. — Давай здесь выйдем, смотри, какой красивый луг, лес близко.
Нос лодки уткнулся в берег. Надя прыгнула, но неудачно — замочила одну из своих белых прорезиненных тапочек, которые она, идя на свидание, начистила зубным порошком. Она недовольно сморщилась и запрыгала на одной ноге на траве. Прибрежный ветерок поиграл ее ситцевым, в желтый горошек, платьем, обнажил ноги выше колен. Надя, застеснявшись Романа, прижала платье к ногам. А Роман, опустив глаза, невольно подумал, что Лиля, пожалуй, так бы не поступила. Любуйся, мол, таких ножек ни у кого не увидишь. «Привязалась же!» — мысленно одернул он себя. Подтянул лодку к берегу, положил на траву сверток, китель. Здесь, на луговом просторе, он словно ощутил за спиной крылья. Сбросив ботинки, побежал вслед за Надей. Неожиданно они оказались возле заполненного водой, заросшего лилиями и камышом оврага. Где-то поблизости что-то залопотало. Надя перепугалась и отскочила в сторону, а Роман присел и, присмотревшись, поманил ее рукой.
— Это утка с утятами. Видишь, она хлопает крыльями, словно ее подстрелили, поплыла на середину, а утята юркнули в воду. Они пока не будут выплывать на поверхность, только высунут головки над водой, чтобы дышать, и просидят в воде до тех пор, пока мать не подаст знак, что опасность миновала. Вон шевельнулся листочек лилии, а за ним головка торчит. Утенок видит нас и воспринимает не иначе, как хищников, ибо понимает, что мать не подняла бы тревогу, если бы сюда пришли даже лошадь или корова.
— А ты хищник и есть, — внимательно следя за утенком, сказала Надя, — держишь меня мертвой хваткой.
— Я тоже ощущаю себя жертвой хищницы, — ответил Роман. — Стоит лишь тебе сказать, что не любишь — и меня нет в живых, потому что легче пулю себе пустить в лоб, чем расстаться с тобой.