Как-то зашел к ним в хату немец и заговорил на смешанном белорусско-польском языке. Бабушка стала отвечать ему по-польски. Говорили они долго. Гитлеровец прикинулся поляком, высказал свою ненависть к советским людям. У бабушки три сына офицера на фронте. Ее очень оскорбили слова соотечественника. Она открыто сказала ему все, что думает о фашистах, о том, что их всех ждет скорая погибель. Гитлеровец заскрежетал зубами, сказал:
— А знаешь ли ты, что в тридцать девятом году с чердака твоей усадьбы мерзавцы-поляки убили моего отца, полковника. Я в армию пошел добровольцем и столько крови пустил… но думаю, что она все-таки не искупила кровь моего отца. Среди убитых мной был и Лозовский, твой брат. Я сын великой Германии. — И он выстрелил из автомата в старую Фросю. Бабушка прожила еще полдня, а на закате солнца закрыла глаза.
Роман тяжело переживал смерть бабушки. Уставший с дороги, он попросил мать постелить ему на полу.
— Я постелю, сынок, но ведь еще рано.
Роман знал: мать убеждена, что если лечь на закате солнца, сон будет тяжелый. Она даже постель стелила таким образом, чтобы изголовье приходилось к восточной стороне, когда, мол, солнце всходит, оно будит человека и ему легко вставать. Утверждала, что больному или раненому также значительно тяжелей в час заката солнца, чем по утрам. Раньше Роман всему этому не верил, но наблюдения и свой собственный опыт подтвердили доводы матери. Действительно, раненый чувствует себя гораздо хуже вечером и ночью, чем утром и днем. Правда, зависит ли это от солнца, Роман не знал, во всяком случае твердой уверенности у него не было. Вот и сейчас сын не возражал матери. Сидел за столом, подперев руками голову, и молчал. Мать посмотрела на него, подумала и решила на сей раз отступить от своих правил. Постелила ему на кушетке, которая вся была иссечена осколками, под ней вместо одной ножки стояла ржавая, с прогоревшим дном кастрюля. Сам мать легла не скоро. Возилась возле печи, выходила во двор, подолгу стояла у дверей, будто ждала кого. Крестьянке, ей хотелось услышать, как жует жвачку корова, как хрюкают свиньи, гогочут гуси, хлопают, взлетая на насест, крыльями куры. Но всех этих, милых ее сердцу звуков не было. Во дворе пусто. Не к чему приложить руки. Но мужской работы было хоть отбавляй. Нужно отремонтировать хату, построить хотя бы временный хлевушок, достать поросенка или телочку.
Был при матери сынок, уже умевший кое с чем управляться, как мужчина, но и его проглотила проклятая война. А Роман, может, побудет денек, другой и уедет — надо экзамены сдавать.
Когда мать легла спать, Роман не слышал. Под утро разбудил его какой-то шум, кто-то громко топал по полу. Приглядевшись, Роман увидел огромных крыс. Хвостатые чудища копошились, барабанили то костью, то огрызком сухаря, отбирали друг у друга, бросались в щель под полом и снова выскакивали оттуда. Роман поднялся, и крысы мгновенно исчезли. Он отыскал старую затертую щетку и заткнул ею щель. Пусть мать с сестрой еще немного поспят. Да где там! Едва лег, крысы снова завозились под полом, начали грызть щетку. Роман воевал с ними, покуда совсем не рассвело. Только тогда они наконец угомонились, затихли в своих норах под хатой. А он лежал и думал, что бы это сегодня сделать по хозяйству. Можно было разобрать блиндаж и притащить хоть несколько бревен. Однако подходить к этим сооружениям опасно, можно запросто наткнуться на мину. Конечно, тот тип мин, на которых подорвался брат, ему знаком, он их может даже обезвредить. Они обычно закладываются над землей — на колышках, от них отходит тоненький натянутый проводок, а вот те, что в земле, их без миноискателя или хотя бы длинного штыря не обнаружишь. Надо будет хоть немного залатать крышу, чтобы не так заливало хату во время дождя.
Мать поднялась, увидела, что сын уже не спит, подошла к нему и, гладя по волосам, тихо спросила:
— Ну, как спалось, сынок?
Роман положил свою теплую ладонь ей на руку:
— Хорошо, мама. Даже никаких снов не видел. Спал крепко. Вот думаю, чем тебе помочь?
— Сходи к Иванчукам, у них жернова есть, надо бы рожь смолоть.
— А смогу ли? Слышал о жерновах, а видеть не приходилось.
— Камень на камне. В верхнем есть отверстие, куда зерно засыпаешь, а потом крутишь. Все очень просто, но нужна сила. Да и очередь там всегда. Может, тебе окажут уважение.
Роман быстро оделся, взял торбу с зерном и направился к Иванчукам. И действительно, односельчане пропустили его вне очереди. Он не столько смолол зерно, сколько продрал его, как на круподерке. «А на этих жерновах лучше и не смелешь», — объяснили ему.