— И не только такой, — как бы продолжил Роман, — а еще и доброй, отзывчивой, готовой на самопожертвование. Скажи, пожалуйста, — Роман попытался отвлечь Надю от грустных мыслей, — а как поживает красотка Лиля?
— Это хорошо, что ты о ней вспомнил. Мне так хотелось, чтобы ты увидел ее несколько лет назад. Изнуренная, какая-то вся, словно лимон, выжатая, только по-прежнему глазищи горят. Уехала куда-то в Казахстан, говорят, отца ее туда направили. Думается, что это тоже результат своеобразного одиночества. Какие теперь в наше время условия для создания счастливой семьи! Только проверьте, прежде чем связать судьбы, свои чувства. И когда убедитесь, что любите друг друга, вот тогда и будет счастье.
— Я смотрю, у тебя в квартире такие дорогие вещи…
— Когда мы вошли, я заметила, как ты все внимательно оглядел, и мне показалось, что я почти тебя поняла… Нет, дорогой мой, это только вещи, и со мной в последний путь они не пойдут.
— Отчего у тебя такое настроение, откуда эти нотки пессимизма?
— В этих полированных стенках каждый день свое отражение вижу. А когда ухожу, оно исчезает вместе со мной. Хоть бы след какой остался. Одно время было у меня увлечение: бегала, хрусталь искала. Думала, что в окружении красивых вещей и жизнь другой казаться будет. Потом поняла, что не в них дело, и решила в науку с головой окунуться. Осталось только диссертацию написать, защититься… Что это я все о себе да о себе, — словно спохватилась она. — Сейчас чаю попьем. Этот день я причислю к тем моим счастливым дням, которых, если не считать детства, было так мало.
— Какие же дни ты считаешь самыми счастливыми?
— Те, когда была с тобой. А потом все было не то.
— Почему же? Про себя я такого не могу сказать…
— Видишь ли, ты был совсем в ином положении. Мог выбирать, мог искать и найти свою любовь. Ведь сам сказал, что искал похожую на меня. А я и мечтать о таком не смела. Осталась одна с ребенком на руках. А мужчины в таких случаях как рассуждают? Если ты разошлась — одно, если же твой муж погиб или какое несчастье случилось — совсем другое. Разошлась, значит, кто-то из двоих виноват. А кто именно? Чтобы в этом разобраться, слишком много времени понадобится. А зачем, скажите на милость, солидному мужчине этим заниматься, если вокруг столько прекрасных девушек. Вот у Веры нареченный ее погиб, и женился на ней хороший человек. У меня спрашивают, каким был мой муж. Я и отвечаю, что это был неинтересный во всех отношениях, намного старше меня человек. Говорю правду, а сама чувствую, что воспринимают меня не иначе, как вертихвостку. Признаюсь тебе, директору школы, который сватался ко мне, я сказала, что мужем моим был ты и что я тебя очень любила, но ты встретил другую и бросил меня. Ради проверки сказала. Смотрю, а у него ревность к тебе появилась. Зачем, мол, я твою фотографию храню, и вообще ты можешь еще ко мне вернуться.
— По всему выходит, что тебя просто боятся брать в жены. Я давно понял, что твоим мужем может стать только человек, достойный тебя.
Время, как и когда-то, когда они были вместе, летело быстро. Они посидели еще немного на кухне, попили чаю, и Роман стал прощаться, сказал, что пойдет к себе, в гостиницу.
— Еще что выдумал, — в глазах у Нади недоумение, — разве у меня места мало?
— Может, тебе неудобно, утром соседи увидят, начнутся сплетни.
— Обо мне плохого не скажут. Никто, ни сын, ни соседи, ни в чем предосудительном меня не могут упрекнуть. В квартире моей никогда никаких приемов не устраивалось. Я сама скажу, что заезжал ко мне мой старый друг.
— Мне и самому как-то страшновато с тобой наедине оставаться, — улыбнулся Роман.
— Тогда другое дело, — приняла его шутку Надя, улыбнувшись в ответ. Она постелила ему на тахте, где обычно спал сын.
— Пусть наша любовь останется чистой и святой. Если со временем расскажем об этом, над нами, вероятно, посмеются, — с грустной задумчивостью проговорил Роман.
— Пусть смеются и плачут те, кого природа не наделила настоящими, возвышенными чувствами, — ответила Надя.
Утром Роман и Надя вместе вышли из подъезда.
Роману нужно было пойти на вокзал за билетом, были еще дела в районе, Надя торопилась в школу. Она посмотрела ему в глаза и сказала:
— А теперь позволь, я поцелую тебя на прощание. Какая у тебя счастливая жена…
Прошла еще одна весна. Уже не щелкали соловьи в затонах Сожа, не токовали тетерева на токовищах, не хрипели, не пробовали свой голос на тяге вальдшнепы. Затянул в небесной синеве над широким лугом свою задумчивую песню большой серый кулик-веретенник, свел ее до звона тонкой струны и тоже оборвал до следующей весны. Подавилась ржаным колоском кукушка и не отсчитывала кому-то отмеренных лет. Выл жаркий, тихий летний день. Листья деревьев покрылись защитной, блестящей пленкой, чтобы отражать горячие солнечные лучи, удерживать в себе влагу.