– Я хочу, чтобы мне остригли волосы!
Мама утром за мной пришла, ей меня вынесли, а она говорит:
– Была девочка, а вы мне принесли мальчика.
Какой крик я подняла там:
– Мама, ты что, это я!
Волосы уже белокурыми не выросли и никогда не стали кудрявыми. Приходилось прибегать к краскам. Но с красками я очень много экспериментировала. У меня были волосы зеленые, у меня были волосы бордовые. Зеленые волосы были зеленкой покрашены. Бордовые волосы – акварельными красками. Были волосы синие, сиреневые. В общем, почти все цвета я испробовала на своей голове.
Когда мы с мамой жили вдвоем, я все время с ней была в парткабинете. В войну у нее была карточка 400 граммов хлеба, и у меня карточка 400 граммов хлеба. Вот, собственно, весь наш доход. Хотя в райкоме партии, при котором существовал этот парткабинет, выдавали большие пайки, муку и все другое, но маме не полагалось. Она была простой библиотекарь и даже не член партии.
Жили бедно, война шла. Мама как-то достала из-под кровати два чемодана, которые отец привез из Испании. В одном чемодане лежало 20 пар моих туфелек. А во втором чемодане – мамины и мои платья. Все это было очень нарядное, и все ушло в разные деревни, где мама выменивала вещи на хлеб и картошку.
Был еще один замечательный чемоданчик из Испании. Из настоящей кожи, очень красивый. Косметический. Внутри были флакончики из хрусталя. Видимо, что-то там, в этих флакончиках-баночках, должно было храниться. Все эти флакончики и баночки я тайно вытаскивала и дарила своим подружкам. Что-то разбивала. Такая осталась память о том времени, когда мне было пять лет.
Потом я поступила в хореографическое училище. Жестоко с нами обращались там. Ты держишься за палку, опускаешь локоть – тебе бац! линейкой преподаватель. Мне надоели эти батманы, эти плие и прочее. Надоели до полусмерти. Я каталась на портфеле вместо того, чтобы делать уроки. И вышла из-под контроля полностью. В какой-то момент я поняла, что Улановой из меня не выйдет, и согласилась уйти из хореографического. Правда, это тоже была трагедия.
Мама вышла замуж за Алексея Ивановича Куркова. Он оказался очень хорошим человеком. Его фамилию я ношу и никогда не меняла. Даже выходя замуж, не меняла, потому что он дал мне только все самое хорошее. Отеческое. Мама не ходила на собрания в школу, когда меня там ругали. Отправлялся Курков, который всегда меня защищал.
Меня держали дома в строгости. В будние дни, когда никого не было дома, меня закрывали на ключ. И все мое общение происходило из форточки. Внизу работали пленные немцы, я им спускала на ниточке кусочки хлеба, посыпанные сахарным песком. Мне их было жалко, они ободранные – брали хлеб и благодарили. Потом я переходила на другую сторону, на кухню, там другая была форточка. Там я общалась с дворовыми ребятами, моими друзьями, с которыми мы бегали по крышам, по чердакам, прыгали с дровяных сараев в глубокий снег. В общем, была неплохая жизнь, и даже если сидишь взаперти, ты находишь выход из положения.
Мама работала библиотекарем. И однажды в дом к нам принесли большой такой портрет Сталина, нарисованный на стекле. И большой альбом красного цвета, толстый, с пластинками, где были все выступления Сталина. Маме сказали:
– Ольга Петровна, мы решили временно хранить это у вас.
– А мне некуда положить, это слишком ценно.
– Но вы обязаны это хранить. Сталина надо повесить на стенку. А альбом положить на видное место.
Мама, когда вечером пришел отец, спрашивает его:
– Что делать?
А он говорит:
– Оля, сделай так, как тебе сказано.
– Сейчас повесим на стенку.
Портрет этот висел долго. Я его боялась, этот портрет.
Уйдя из хореографического, я пошла в обычную школу. И в новом классе мне очень понравилась одна красивая девочка. Мы все какие-то были провинциальные, неинтересные. А у нее были другие манеры. Она умела себя держать. Она была невероятно хорошенькая. У нее всегда были красивые бантики, хотя она очень скромно была одета. Кто она, никто не знал. Знали, что зовут ее Диана, фамилия – Михайловская. Мне не разрешали с ней дружить, и это странно было, потому что больше никогда таких вмешательств в мою личную жизнь от родителей не было.
И вот, чтобы иметь свободное время, я сказала родителям, что буду заниматься в музыкальной школе. Мне наняли учителя. И на два часа законных я уходила с папкой из дома. А на самом деле шла туда, где жила Диана. Мы с ней подружились. Она всегда сидела у окна на третьем этаже, в обнимку с котом, целовала его и грызла ему усы.
Я кричала снизу:
– Диана, ну что? Пойдем гулять, или я поднимусь к тебе?
Чаще всего она говорила:
– Поднимись ко мне.