— Он назывался «Море — мое единственное дитя». Так себе фильм. Цветной, а мне всегда больше нравились черно-белые. Тебе тоже?
— Конечно, сестра Мария. — Римо едва не заплакал от разочарования.
— И еще помню, что глядела на экран и думала: как это печально, что все так обернулось... И еще подумала: а знает ли он?
— Знает что?
— Что ты умер.
Римо словно током ударило. Он вздрогнул, а когда заговорил снова, голос его от нахлынувших чувств звучал очень глухо.
— А вы... знали?
— О да, и очень горевала. Но в глубине души ни секунды не верила, что ты способен на преступление.
— Так оно и есть. Меня подставили.
Он почувствовал, как дрогнули ее холодные пальцы, как крепко сжали его ладонь.
— В глубине души я так и считала. А теперь, когда ты здесь, рядом, знаю наверняка... Потому как если б ты и впрямь стал плохим, то не был бы сейчас здесь, со мной... — Она ловила ртом воздух. — Здесь, на небесах...
У Римо перехватило дыхание. Он судорожно сглотнул.
— Так и знала, что ты умер истинным христианином... — прошептала Мария Маргарита.
Римо снова сглотнул, но ком в горле не исчез.
— А последнее время только о тебе почему-то и думала, — тихо произнесла она каким-то странным голосом, который словно и не принадлежал уже этому немощному хрупкому телу. — Ну, скажи, не странно ли это?
— Я тоже часто о вас думал, — пробормотал Римо. — Вы даже не представляете, как пригодилось мне то, чему вы меня учили.
— Это хорошо, Римо. Просто чудесно... — Рука с четками на запястье потянулась к нему. — А теперь ступай, побегай и поиграй. Что-то твоя сестра Мария сегодня сильно устала... Завтра поговорим.
— Прощайте, сестра Мария. Я никогда вас не забуду!
— Прощай, Римо.
Римо поднялся. Взглянул на женщину, вырастившую его, — такую хрупкую и почти бестелесную в этом сумеречном освещении. Дыхание ее было медленным и ровным, пульс едва прощупывался.
Римо задумчиво посмотрел на монахиню, затем направился к двери. И тут вдруг услышал тихий храп. Сперва он не придал этому значения, но звук усилился и заставил мужчину похолодеть. В постели что стояла у него за спиной, сестра Мария Маргарита отошла наконец в мир иной. Поддалась, откликнулась на зов смерти.
— Порой такое случается, — проговорила сестра Новелла. — Человек держится за жизнь, цепляется за соломинку до последнего. И вот вы — должно быть, это послужило сигналом. Теми ножницами, что перерезали тонкую нить.
Римо не ответил. Он ощущал все тот же леденящий душу холод и пустоту. Но глаза его оставались сухими.
— Вам не в чем упрекнуть себя, мистер Уильямс. В общем-то этот ваш визит был даже благом. Больше ей не для чего жить.
Сестра Новелла отхлебнула чай.
— Хорошо поговорили? — спросила она после паузы.
— Я никогда ее не забуду... — прошептал Римо.
— На похороны останетесь?
— Наверное, не получится.
— Ну, если передумаете, всегда можете приехать.
Римо поднялся. Он словно бы одеревенел.
— Спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Сестра Новелла проводила его до двери.
— Спасибо, что приехали. Рада была познакомиться с вами, — заметила она тоном, каким обычно обсуждают только что прогремевшую грозу, а не жизнь человека, угасшую, словно свеча.
Уже у порога сестра Новелла остановилась:
— Она не могла смириться с потерей сиротского приюта, вот в чем ее трагедия.
Римо кивнул.
— Что вполне можно понять. Ведь приют был делом всей ее жизни. Она отдавала работе всю себя. И потом, она ведь и сама там выросла.
Римо резко обернулся.
— Что?!
— Сестра Мария тоже была сиротой. Разве вы не знали?
— Нет, — тихо ответил мужчина.
— Кто же лучше поймет нужды и страхи сирот, нежели человек, сам выросший без родителей?..
— Полагаю, вы правы. Спасибо, что сказали.
— Не за что, мистер Уильямс. Ступайте с Богом.
Римо вышел на улицу, под солнце Оклахомы. Он ничего не видел и не замечал вокруг — сел в машину и кружил по городу, пока не стемнело.
Утомившись от этого бесцельного занятия, он подъехал к мотелю, приютившемуся возле окружной железной дороги, в районе под названием Бриктаун. Снял номер и бросился на постель. Он вновь и вновь вспоминал все, что произошло в больничной палате. Теперь, под стук колес и вой паровозных гудков, случившееся представлялось ему нереальным. Настолько нереальным, что его можно было принять за сон.
Одна только мысль не давала ему покоя: кто был тот худой высокий мужчина, оставивший его на пороге сиротского приюта много лет тому назад?..
Глава 19
Лил проливной дождь, крупные капли стучали по песку пустыни Соноран, оставляя в земле миниатюрные кратеры. Впрочем, гигантским кактусам все было нипочем. Янтарно-рубиновые цветки чоллы пестрели повсюду яркими пятнами, сам же песок в утреннем свете казался золотистым.