— У-у, ты богато живешь! — всплеснула руками Любка, и, стараясь, чтобы это звучало не особенно печально, добавила: — У меня скоро опять будет нечего есть. Денег осталось мало, а все так дорого…
— Ты по карточкам не получаешь?
— Кто даст мне карточки, — вздохнула Любка.
— Ну как же, я сам видел, как товарищ Сентарецкий выписал тебе карточки. Я договорился с ним насчет твоей работы.
— Ты договорился о работе?
— Ну, конечно. Не пойдешь же ты обратно к тем негодяям. Неважнецкая, правда, работенка — в госпитале простыни стирать. Но ты не отказывайся, Люба…
— Какой ты славный, Артем! — тихо сказала Любка. — Я что хочешь буду делать, только бы не возвращаться к старому…
— Ты держись, сама с собой будь строже. Заблудиться недолго, Люба. Я когда сюда приехал, ничего понять не мог. Ходил по городу, разинув рот…
— Чай пить будем? Сейчас я согрею, — Любка подошла к печке, взяла полено.
— Ждать я не могу. Уезжаю сегодня.
— Куда? Надолго? — полено выпало из ее рук.
— Кто же знает, надолго ли…
— Что же мне теперь делать? — растерянно спросила Любка.
— Как — что? Работать. У нас люди хорошие, не то, что анархия эта.
— Так мне и везет!.. Одно найду — другое потеряю, — не слушая Артема, говорила она. — С тобой разговаривать мне хорошо было. Я бы и матери не сумела сказать того, что тебе говорила…
— Ты сама себя изводишь, Люба. Что с того, что ты мне говорила. Я же не один такой. Присмотрись к людям — и поймешь: вроде худой человек, хоть брось, а потом проступит невзначай у него доброе-то, станешь разбираться, а он насквозь хороший. Тебя я тоже считал нехорошей девкой, сторонился. Вот оно как получается. Ты не расстраивай себя.
— Тяжело мне, Артем. Ты умный, добрый, а не видишь… Будь ты тут, я бы всю тяжесть легонько перенесла. Весточку-то напишешь?
— А то как же? Напишу, Люба.
— Я провожу тебя? — робко спросила она.
— Провожать, по-моему, нельзя. Эшелон военный.
Любка спохватилась, торопливо налила в стаканы теплый чай, нарезала хлеб.
— Садись, кушай.
Сама она есть не стала, отхлебнула глоток чаю, пригорюнилась, подперла рукой щеку.
— Артем, когда вернешься в город, придешь ко мне?
— А как же, приду… Ты для меня, можно сказать, наилучший товарищ. Сколько людей ты от смерти спасла! Это я хорошо понимаю. Другие — тоже…
— О людях я не думала. Все ради тебя. Скажи, Артем, у тебя есть зазноба?
Артем захлебнулся чаем, сердито сказал:
— Почему у тебя на уме всякие зазнобы да ухажеры?
— Я вот о чем думаю. Чудно жизнь устроена. Кто тебе не нужен — липнет, как муха к меду, а кто по сердцу — никаким калачом не подманишь.
«А ведь верно! — подумал Артем. — У меня такой же коленкор».
Любка продолжала свои грустные размышления.
— Сколько греха я на душу приняла. Душа у меня сейчас в грехах, что хвост собачий в репьях. И никакой радости за это не получила. Раз в жизни захотела сама, без принуждения, согрешить, и ничего не вышло. До сих пор жалею. Все память бы осталась.
— Не надо об этом, Люба… — попросил Артем.
В комнате посвежело, стало темнее. Любка выглянула в окно.
— Батюшки, гроза-то какая придвигается…
— Мне надо идти…
— Уже? Посиди еще немного.
— Нет, надо идти. Будь здорова, Люба. Главное, прибивайся к хорошим людям. С хорошими и ты будешь хорошая. Сторонись обормотов вроде Савки. Всякого добра тебе желаю, Люба.
— Прощай, Артем. Знал бы ты, как мне неохота с тобой расставаться. — Любка встала, решительно шагнула к Артему. — Дай я тебя поцелую. Свидимся ли…
Она повисла на шее, прильнула к его губам. Из ее глаз брызнули слезы.
Легкий ветерок всколыхнул занавески на окнах, принес запах нагретой солнцем земли.
Любка вытерла передником слезы, улыбнулась.
— Прости меня, дуру непутевую.
Она проводила Артема за ворота.
В небе клубились черные тучи. Прохладный ветер неслышно пробегал по улицам. Тревожная тьма наплывала на город. Внезапно по черноте туч резанула зелено-голубая ветвистая молния, почти тотчас же в отдалении глухо ударил гром, и грохот покатился на город с нарастающей силой.
Глава восьмая
Лавку Федот Андроныч открыл раньше обычного. Поджидая покупателей, он без надобности перекладывал товары с места на место.
Первой пришла Мельничиха, как всегда, косматая, испачканная сажей.
— У тебя есть добрый ситец? Запан хочу сшить.