— Ты веришь, что большевики хотят обидеть бурят? — спросил Павел Сидорович.
— Нет, — не задумываясь ответил Базар. — Я не верю, отец, не верит. Но Цыдыпка болтает длинным языком без умолку. А если у человека под ухом все время будет звенеть даже маленький колокольчик, он может оглохнуть.
— Пусть в нашей лавке покупают, — сказал Тимоха.
— Там нельзя, — вслух подумал Павел Сидорович. — Мужики этого могут не одобрить: товар куплен на их паевые деньги.
— Занозистое дело, — почесал переносицу Клим. — Продавать нам нельзя, потому как — купиратив. Федотке то и надо…
— И ничего не занозистое, — сказал Тимоха. — Пущай вкладывают пай, и весь разговор.
— Пай — это что? — спросил Базар.
— Вклад, другими словами. Непонятно? — Павел Сидорович помолчал, подыскивая слова. — У купца денег много, он покупает товар в городе и продает тут. Купит, скажем, пачку табаку за рубль, продаст за полтора. Понятно? Ты бы и не купил за такую цену, да куда денешься, не погонишь в город за пачкой табаку или плиткой чая. А если все мы сложимся, соберем по пять рублей, например, пошлем в город человека, он купит что нужно. Пять рублей и есть пай. Купим товару на пай — продадим, снова есть деньги, снова купим.
— Понял! Понял! — обрадовался Базар. — Купец — к черту. Лишний полтинник в кармане. Хорошо! Давай нам такой пай. Своя лавка делать будем. Ну, Цыдыпка, я тебе покажу, какой пай у большевиков!
— Собери завтра вечером пастухов. Мы с Климом приедем и поговорим о кооперативе.
Когда Базар ушел, Клим, проводив его взглядом, хмуро сказал:
— Однако мы неладно делаем, Павел Сидорович? Обманством вроде как занимаемся.
— Каким обманством? — шевельнул дремучими бровями Павел Сидорович.
— Только что разговор вели про то, что в леса уходить…
— В леса мы уходим не завтра, Клим. Мы будем до последнего часа отстаивать власть здесь. А кооператив — это не просто лавочка по продаже мелочишки пайщикам. Люди через это малое дело почувствуют, что, когда все вместе, даже самые бедные становятся богаче и сильнее любого купца. Ты спроси дочку, она тебе скажет, какие разговоры ведут люди у прилавка.
— Так-то оно так… — вздохнул Клим. — А все ж таки муторно на душе. Ну, да ладно об этом… Куда подадимся, если власть не устоит? Есть у Захарки Лесовика охотничие зимовьишко. Туда мало кто заглядывает.
— Глухое место, — подтвердил Тимоха, — и ловкое. Врасплох там не застигнут, задешево не возьмут.
— Тогда ты, Тимофей, тихо, ночами перевози туда наши припасы. Я думаю, надо сказать и Базару, чтобы знал, где нас искать в случае чего. — Павел Сидорович провел ладонью по щеке, вспомнил, что не успел сегодня побриться. Совсем с ног сбился за эти дни. После разговора с Серовым он на какое-то время опустил было руки, ему, как сейчас Климу, казалось нечестным тянуть мужиков к новой жизни и в то же время знать, что Советы не устоят; потом, после мучительных раздумий он понял: отстаивать власть, разъясняя крестьянам, что она им несет сейчас и сулит в будущем, не менее важно, чем драться за нее с оружием в руках. И, готовясь к отступлению в леса, он делал все, чтобы как можно больше людей поняли, что они потеряют, если падет Советская власть. Он совсем редко бывал дома, ездил по селам и улусам. Но теперь он решил повременить с разъездами, пока не будет все готово для отступления в леса. Туда должны уйти люди не только надежные, но и способные сражаться. Их надо было подбирать тщательно и осторожно. Базара он включил в мысленный список будущих бойцов без колебаний, знал, что этот парень пойдет с ними до самого конца, каким бы этот конец ни был.
За сеновалом на богато унавоженной земле в рост человека поднялась после ненастья лебеда. Баргут расчистил дальний угол, вскопал землю и пересадил с огорода красные маки, белые ромашки, у стены сеновала вбил четыре колышка, на них положил гладко оструганную доску — получилась скамейка.
Вечером он привел сюда Дору.
— Тихо тут, людей нет. Хорошо…
— Выдумщик ты…
Уголок ей понравился. Она назвала его «гнездышком». Гумнами, никем не замеченная, Дора каждый вечер приходила сюда. Садилась рядом с ним на скамейку, обнимала и шептала на ухо:
— Миленочек мой… Голубочек ласковый…
Баргут убирал ее руки:
— Не обнимайся. Сиди так.
— Не хочешь обниматься? Давай поцелуемся… — Она смеялась, дергала Баргута за чуб.