Я снова пошёл против собственных убеждений, описывая вымышленных персонажей так, словно они настоящие люди. Возможно, стоило бы написать сейчас о ком-то, кто, несомненно, существует: об авторе « Пейзажа с пейзажем» – и не просто о предполагаемом авторе, знакомом лишь по написанному им тексту, а об авторе из плоти и крови, или о дышащем авторе, как я люблю его называть. Я написал шесть произведений в своей книге в порядке, совершенно отличном от их порядка в опубликованном томе. Последним был «Пейзаж с веснушчатой женщиной», который, конечно же, является первым в книге, как и сейчас. Я
Хотелось, чтобы первое произведение послужило своего рода увертюрой к опере. Рассказчик в этом произведении гораздо более очевиден как писатель, чем остальные пять рассказчиков в книге. Он пространно рассуждает о таких сложных вопросах, как связь между реальной и вымышленной женщиной в произведении, которое он надеется написать. Перечитывая собственные слова несколько дней назад, я был вынужден впитывать их медленно и внимательно, опасаясь запутаться. Я вспомнил ещё один неблагоприятный отзыв о книге от какого-то глупца, который предположил, что рассказчик выдаёт себя за писателя, чтобы соблазнять женщин. Если окончательный текст не был простым повествованием, насколько более запутанными могли быть ранние черновики?
Я сейчас же отправился в архив и насчитал тринадцать черновиков «Пейзажа с веснушчатой женщиной». Окончательный вариант был тринадцатым. Ни один из предыдущих черновиков не был завершённым. Большинство состояло всего из нескольких страниц. Я начинал то, что, как я надеялся, станет окончательным вариантом, но вскоре становился настолько запутанным и запутанным, что приходилось начинать всё сначала. Не могу припомнить ни одной другой темы, которая стоила бы мне столько усилий, и этой темой, можно сказать, было место женских персонажей в художественном произведении, и эта тема, можно сказать, что она, пусть и косвенно, отчасти раскрывала место женских персонажей в моей собственной прозе.
Моя четвёртая книга изначально не задумывалась как книга. То, что стало «Битвой при Акоста-Ню», начиналось как роман. (В те дни я всё ещё называл полноценные художественные произведения «романами».) «Потягивая суть» я написал, когда в 1980 году впервые устроился преподавателем художественной литературы в колледж высшего образования и обнаружил, что мне нужно научить студентов писать короткие рассказы, хотя сам я их не написал. Мне было трудно писать короткие рассказы, и в один день, который я не могу вспомнить, я решил, что мои отрывки могут стать сборником, а в другой день я решил связать свои шесть произведений так, как они неразрывно связаны сейчас, где в качестве автора каждого произведения якобы выступает рассказчик предыдущего. Предполагаемый автор первой части — рассказчик «Пейзажа с художником», так что все произведение можно назвать литературным эквивалентом змеи, проглотившей свой хвост, хотя этот легкомысленный комментарий не должен наводить на мысль, что я когда-либо напишу художественное произведение без серьезной цели.
Все годы, прошедшие с момента публикации моей четвёртой книги, я ожидал, что кто-нибудь из читателей скажет мне, что мой способ соединения шести историй был ранее придуман неизвестным мне писателем. Пока что такого сообщения не было.
дошли до меня, и теперь я начинаю предполагать, что являюсь изобретателем полезного литературного приема и что кто-то когда-нибудь позаимствует его у меня для своей собственной коллекции.
С ранних лет я хотел стать поэтом, но не потому, что считал поэзию выше художественной литературы. Я читал столько же художественной литературы, сколько и поэзии, и обе одинаково меня впечатляли, но мои невежественные учителя и невежественные авторы моих учебников внушили мне, что автор художественной литературы наделен неким пониманием человеческой природы и – что ещё более нелепо – что цель художественной литературы – создавать правдоподобных персонажей. Мне было за двадцать, когда я узнал, что прекрасно владею искусством писать художественную литературу, потому что я почти ничего не знал о человеческой природе и не был способен создавать никаких персонажей, и мне было за сорок, когда я узнал, что определённый тип автора может быть способен написать произведение, смысл которого он сам не может объяснить.