ГЛАВА 32. РАЗНЫЕ ДОРОГИ
Тень соскользнула по паркету: по креслу: задела головой стену. Изломанная тень: отчего он раньше не замечал, как искажает любую тень угол между полом и стеной? Помимо искажения, удивительным было ее наличие. Разве может бесплотный дух, пришедший к нему из мира Великой Силы, не пропускать свет?
Бейл медленно перевел взгляд с копии на оригинал:
- Здравствуй, - просто сказал он.
Гостья улыбалась.
- Разве я могу здравствовать?
Резонный вопрос.
- Я не подумал.
- Ты впервые со мной заговорил.
«Я виноват не только перед ней живой, но и мертвой».
- Каждый раз я хотел просить прощения, и одновременно понимал, что - нельзя. Я совершил столько всего, что просьба о прощении выглядит как издевательство. Как злая шутка. И я не мог. Молчал.
- А сейчас?
- Сейчас... я не знаю, я просто, наверное, захотел услышать твой голос. Я вдруг подумал, что если ты отбрасываешь тень, то можешь быть живой. Может, ты до сих пор живешь в своей комнате, и если я туда зайду, то увижу...
- Оби-Вана! - рассмеялась Падме, повернулась, провела рукой по стене. - И, правда, тень.
- Как?
- Ты спрашиваешь у меня?
- А кого? Ведь ты пришла после смерти. Я первый раз вижу такое. И ты можешь все рассказать. Как там.
- Разве ты никогда ничего не слышал о призраках?
- Слышал, конечно, но это какие-то древние суеверия, легенды. Реально же ни наука, никто не в курсе, что такое может быть.
- Ну почему же никто? А психиатры?
- Ты слишком реальна.
- Я - твоё воображение. Усиленная проекция твоих мыслей. Увеличенная Великой Силой, которая здесь, в горах, сильна как нигде. Хороший каламбур, не находишь? Можно сказать, что у тебя сейчас состояние медиума, который подключился к источнику.
- Какая разница: я подключился, или ты пришла, - если результат один?
- Разница есть. Ведь, если ты творишь меня, тогда ты не можешь выцедить более того, что есть в тебе, что ты поймешь. Ты просто все остальное пропустишь и не запомнишь. Таким образом, тебе - нового не узнать.
- Но почему тень?
- Еще одно доказательство - что это твоих рук дело. Ты хочешь меня оживить - и у призрака появилась тень.
- Значит, тебя нет.
- Конечно, нет. Уже давно.
- И прощения я не добьюсь.
- Значит, тень и голос ты вообразить можешь, а прощение - нет?
- Ты хочешь сказать...
- Да, ты все понял сам.
- Простить.
- Да, Бейл, простить самого себя можешь только ты сам. И никто другой. Ты должен отпустить меня. И себя.
- Ты перестанешь приходить.
- А ты станешь жить настоящим, а не прошлым.
- Но я не хочу.
- Уже хочешь, иначе бы не было этого разговора.
- Я ничего не понимаю.
- Понимаешь, просто тебе это пока еще не нравится. Привычки бывают очень сильны...
- Постой.
- Не ошибись так же с Мон.
- Причем здесь Мон?
- Она была все время рядом, а ты не замечал, жил прошлым. Пока не потерял. Отпусти ее. Просто отпусти.
- Подожди!!!
Поворот в полкорпуса, наклон головы... это не может быть сном, иллюзией, это так похоже на правду.
- Что еще?
- Ты еще придешь? - задыхаясь, с надеждой и отчаянием.
- А ты хочешь?
- Очень хочу!
- Значит - приду. Хотя для тебя было бы лучше... иное...
Шелест платья и крик ночной птицы, тихий звон растаявшего в бокале льда.
Сон? Реальность?
В кают-компании повисла тишина. Так, что снова и снова эхом возвращались слова Императора, заставившие Люка и Лею переглянуться, а Хана Соло - остолбенеть.
... в отличие от Люка и его сестры...
Линнард украдкой оглядел застывшую группу. Поверили сразу. И многое поняли. Как тут не понять, если близнецы похожи, несмотря на явные отличия во внешности. Похожие друг на друга настолько, что пораженный кореллианец, даже если и хотел возразить, то, взглянув на них - передумал. Глаза, волосы - разные. Но черты лица: линия скул, широкий лоб - идентичны. Так же как и выражения лиц. Сходство подчеркивал загар, одинаковой интенсивности: у Люка - татуинский, двусолнечный; у Леи - альдераанский, высокогорный. Ну и форма, конечно: одинаково одетые, одинаково юные, одинаково удивленные.
Хан смотрел на них и никак не мог сконцентрироваться. Логика, предательски замолчав, впервые отказала контрабандисту. Зато близнецы были заняты: сотня мыслей за секунду. Так много, так мимолетно, что целиком их не мог уловить даже Палпатин.