— Жара тогда стояла убийственная…
— Прекрасное оправдание. Что дальше?
— Часа в три, когда все взрослые дремали…
— Ты взяла его за хер.
— Ты ненормальный, — устало сказала Жанна.
— Тогда, значит, — заявил Пол, — он стал тебя лапать.
— Чтоб я ему такое позволила?! Ни в жизнь!
Пол почуял, что Жанна что-то недоговаривает. Она, похоже, вот-вот была готова в чем-то признаться, и он поддел ее, прочитав нараспев:
— Ты врунишка, ты врунишка, на тебе горят штанишки, думал, мы развесим уши, не хотим тебя мы слушать! Уж не хочешь ли ты сказать, что он тебя не лапал? Ну-ка, посмотри мне в глаза и скажи: «Он меня ни разу не лапал». Давай, давай.
Жанна отодвинулась от него и опустила глаза: ее тело, ее полные, чувственные груди и бедра. Самой себе она показалась такой взрослой, такой отрешенной от тех давних времен. Ей не хотелось вспоминать, но Пол напирал.
— Да нет, — призналась она, — он меня лапал, но совсем не так…
Пол встал и теперь возвышался над ней.
— Совсем не так, — произнес он с издевкой. — Ладно, тогда как же?
— За домом росли два больших дерева, каштан и платан. Я садилась под платаном, он — под каштаном. Мы считали: «Раз, два, три» — и на счете «три» начинали мастурбировать. Кто первый кончал…
Она подняла глаза и увидела, что Пол отвернулся.
— Почему ты не слушаешь? — спросила она по-французски.
Он не ответил. Он понимал, что даже ее невинность замешена на сексуальности и что ее признание — это его победа, но своего он еще не добился.
Дребезжание дверного звонка — в этой квартире они слышали его впервые — застало их врасплох. С площадки донесся гнусавый мужской голос:
— Полная Библия, уникальное издание, ни единой купюры…
Пола это вторжение привело в бешенство. Он пошел к двери, но Жанна вскочила и схватила его за руку.
— Мы ведь договаривались или как? — шепотом спросила она. — Никто не должен видеть нас вместе. Ты мог бы меня убить — и никто никогда бы не узнал. Даже этот торговец Библиями.
Пол обхватил сзади ее за горло, скользнув руками по грудям.
— Истинная Библия! — надрывался торговец. — Не закрывайте дверь перед жизнью вечной!
Пол хоть и не видел торговца, но уже его ненавидел.
— Свинья библейская! — пробормотал он. Пол собрался задать торговцу перца за то, что тот им помешал, но Жанна его не пустила. Тогда он начал стискивать ее горло.
— Верно, — сказал он, — никто не узнал бы. Ни торговец Библиями, ни полуслепая консьержка.
— У тебя нет даже мотива. — Она вцепилась ему в запястья, твердые, словно дерево. — Идеальное убийство.
Он стиснул пальцы еще крепче; они не встретили сопротивления, и он ощутил под ними шейные сухожилия. Как просто было бы разом покончить и с ее пошлыми воспоминаниями, и с тем, что он способен их выслушивать. Стоит развратить плоть, и она становится все равно что мертвечина — плоть Жанны, Розы, его собственная. Она заставила его открыть кое-что из прошлого и выказать слабость, источник обуревающей его ярости. Кто-то должен за это поплатиться — если не торговец Библиями, то Жанна, раз уж, кроме нее, никого нет рядом.
Он убрал руки; Жанна опустилась на колени на матрас, схватившись за горло и тяжело дыша. Она не была уверена в том, что он всего лишь хотел ее напугать.
Звук шагов удалявшегося торговца едва коснулся их слуха.
— Ты когда в первый раз кончила? — спросил Пол. — Сколько тебе тогда было?
— В первый раз?
Вопрос ее успокоил и в чем-то ей даже польстил. Как трудно его было понять и каким он выглядел одиноким — силуэт на фоне окна, серый, как мокрый шифер. Он стоял набычившись, будто готовился отразить нападение.
— Я сильно опаздывала в школу, — начала она. — И вдруг почувствовала вот здесь, — она приложила руку к влагалищу, — какое-то острое ощущение. Я кончила на бегу. Тогда я побежала еще быстрей, и чем скорее бежала, тем больше кончала. Через два дня я опять попробовала бежать, но ничего не вышло.
Пол не обернулся. Жанна легла на живот, рука ее так и осталась между ног. Было так непривычно раскрывать ему нечистые тайны, которыми она не могла поделиться с Томом.
— Почему ты меня не слушаешь? — спросила она.
Вместо ответа Пол вышел в соседнюю комнату. Он чувствовал, что нервы у него натянуты до предела. Присев на край стула, он стал наблюдать за Жанной. Она сжала ягодицы и принялась вращать бедрами, имитируя половой акт.
— Знаешь, — вздохнула она, не глядя на Пола, — у меня такое чувство, будто я со стеной разговариваю.
Она продолжала мастурбировать с растущим наслаждением.
— Твоя отрешенность подавляет меня. В тебе нет ни великодушия, ни терпимости — ты эгоист. — Голос ее звучал холодно, безжизненно. — Я ведь тоже, знаешь, могу быть сама по себе.
Пол смотрел, как ритмично изгибается ее молодое тело, и на глаза у него навернулись слезы. Он оплакивал не потерю ее надуманного детства и не убогое начало собственной жизни. Он оплакивал свою оторванность от рода людского.
Жанна выгнулась в оргазме и вытянулась на матрасе, опустошенная и обессиленная.
— Аминь, — произнес Пол.
Он долгое время сидел не двигаясь. Жанна наконец поднялась, собрала одежду и ушла в ванную, не взглянув на Пола.
В ванной на стоячей вешалке висел его пиджак.
Материал в мелкую ломаную клетку цвета перца с солью показался Жанне довольно заурядным; поддавшись порыву, она нашла ярлычок и выяснила, что пиджак был куплен в «Printemps», огромном универмаге неподалеку от Оперы. Поколебавшись, она обшарила боковые карманы, обнаружила несколько монет, использованный билет на метро от станции «Бир-Хаким» и сломанную сигарету. Поражаясь собственной смелости, она залезла в нагрудный карман, где оказалась пачка стофранковых купюр, но не было ни документов, ни удостоверения личности.
Дверь неожиданно распахнулась, вошел Пол. Он был в брюках и держал в руке старый кожаный портфель. Поставив его на раковину, он вытащил крем для бритья, мыло, длинный кожаный ремень, залоснившийся от правки множества лезвий, и опасную бритву с костяной рукояткой.
— И зачем я торчу с тобой в этой квартире? — спросила она его.
Не обращая внимания на Жанну, Пол стал намыливать лицо.
— Любовь? — предположила она.
— Скажем так: трахаемся на лету в сверхбаллоне на ходу.
Жанна не совсем поняла его слова, но догадалась, что это какая-то непристойная метафора, раскрывающая его взгляд на устремления человека.
— Значит, ты считаешь меня шлюшкой?
Английский аналог последнего слова дался Жанне с трудом, и Пол ее поддел:
— Чем-чем? Шлюпкой?
— Шлюшкой! — заорала она. — Шлюшкой, шлюшкой.
— Нет, ты всего лишь милая старомодная девушка, пытающаяся преуспеть в жизни.
Его тон оскорбил ее.
— Предпочитаю быть шлюшкой.
— Ты зачем лазила у меня по карманам? — спросил он.
Жанна ухитрилась скрыть удивление.
— Чтобы узнать, кто ты такой.
— Чтобы узнать, кто ты такой, — повторил он. — Что ж, если посмотришь как следует, то увидишь — я прячусь за молнией ширинки.
Она стала накладывать тени. Пол привязал ремень к крану и начал умело править бритву.
— Мы знаем, что он покупает одежду в большом универмаге, — сказала Жанна. — Этого мало, ребята, но это начало.
— Это не начало, это конец.
Настроение, в котором они пребывали в круглой гостиной, улетучилось. Холодный кафель ванной действовал отрезвляюще, но Жанна не хотела сдаваться. Она небрежно поинтересовалась у Пола, сколько ему лет.
— В субботу стукнет девяносто девять, — ответил он.
— Вот так? На вид тебе столько не дашь.
Он стал бриться, снимая пену долгими аккуратными взмахами бритвы.
— Ты учился в колледже? — спросила она.
— О да. Обучался в университете Конго. Изучал траханье китов.
— Цирюльники обычно не учатся в университетах.