Пол обозлился еще больше. Про халаты он слышал впервые, затея представлялась ему нелепой.
— Ничего нового ты мне не скажешь, я и так все знаю, — соврал он. Решив перейти в наступление, он ткнул пальцем в аккуратную стопку вырезок на письменном столе: — Зачем, интересно, ты их вырезаешь? Для работы или у тебя конек такой?
— Мне не нравится слово «конек», — возразил Марсель. — Этим я подрабатываю к жалованью.
— Тогда другое дело, — насмешливо согласился Пол. — Тут волей-неволей приходится читать. Можно узнать много нового.
— А если честно? — спросил Марсель. — Разве ты не знал, что у нас одинаковые халаты?
Пол невесело рассмеялся.
— У нас очень много общего, — продолжал Марсель, но Пол его оборвал:
— Я все знаю. Роза мне часто про тебя рассказывала.
В обществе другого мужчины, даже такого педанта, как Марсель, Пол был в состоянии вспоминать о жене, не впадая в бессильную ярость. Марсель был мужчина и поэтому не представлял для Пола угрозы, разве что в роли, какую ему навязала Роза.
— По стаканчику виски? — предложил Пол, внезапно проникшись щедростью, и шагнул к двери.
— Постой… — Марсель выдвинул ящик письменного стола и извлек бутылку «Джек Даниелс», — У меня тут имеется.
— Очередной подарок от Розы?
— Мне это как-то все равно, но Роза требовала, чтобы под рукой всегда было виски. Я часто думал — может, такие вот мелочи позволят нам объясниться, понять друг друга…
Пол принял у него из рук стакан виски.
— Почти целый год мы с Розой… — Марсель говорил неуверенно, подбирая слова. — Регулярно, хотя и без страсти, — продолжал он, решив не заострять внимания на сексуальной стороне дела. — Мне казалось, я ее знаю, как только можно знать собственную…
— Любовницу, — подсказал Пол без всякой задней мысли.
— Но не так давно произошло такое, чего я никак не мог объяснить.
Марсель показал на клин белой штукатурки у потолка, где были содраны обои.
— Роза забралась на постель и попробовала руками отодрать обои. Я ей не дал — она могла сорвать ногти. Но она царапала стену как помешанная. Я впервые видел ее в таком состоянии.
У Пола забрезжила догадка.
— В нашей комнате стены побелены, — сказал он. — Она хотела, чтобы во всей гостинице только у нас была такая комната, ну вроде как нормальная квартира. Значит, тут она тоже хотела все изменить, поэтому начала с обоев.
Пол тяжело опустился на кровать. Как легко устраивать чужую жизнь. Он вспомнил про Жанну и про то, что они до сих пор не знают друг друга по имени. Неужели Роза и с Марселем стремилась создать видимость нормальной жизни? А видимость-то оказалась зеркальным отражением ее жизни с Полом. На мгновение у Пола перехватило дыхание, и он, как зачарованный, воззрился на Марселя.
— Должно быть, ты был красивым мужчиной, — произнес он.
— Не таким красивым, как ты, — сказал Марсель, присев на постель рядом с ним.
— Ты в хорошей форме. — Пол похлопал его по плечу поверх халата. — Как тебе удается сохранять талию? У меня вот никак не выходит.
— Ну, тут у меня своя маленькая тайна, — ответил Марсель, однако не стал распространяться на эту тему. — Почему Роза изменяла тебе со мной? — вдруг выпалил он.
Пол посмотрел в его бесхитростные глаза: такой никогда не поймет.
— Ты ведь не думаешь, что Роза и вправду наложила на себя руки? — спросил он.
— Трудно поверить.
Марсель, казалось, и сам испугался собственных слов. Он встал, подошел к окну, обхватил пальцами вставленный в оконный проем горизонтальный брус и начал подтягиваться.
— Вот это и есть моя тайна, — объяснил он.
Пол безмолвно уставился на Марселя, эту точную свою копию. Роза одевала Марселя по его подобию, заставила пить то же самое виски. Пол искал прощальную записку, но нашел всего лишь разрозненные и подчас непотребные памятки. Теперь он понял — Марсель с его комнатой и есть то, что он искал. Зеркальное отражение. Неизбывная пошлость бытия.
Он ушел, но задержался в дверях.
— Как на духу, — бросил он Марселю, — не могу понять, что она в тебе находила.
Глава семнадцатая
Под своды Центрального рынка утренний свет, казалось, никак не мог пробиться. Окна под самыми карнизами были окутаны тенью, которую снизу поддерживал мрак, царивший в огромном безмолвном пространстве. В свое время под этой крышей проплывали бессчетные вереницы убитых животных — Жанна и сама не раз наблюдала, как подвешенные на крючьях замороженные туши, тихо покачиваясь, скользят на тросах, — но теперь и от самого рынка остался лишь остов, обреченный на снос. Рынок, думала она, глядя на его махину из дверей магазина по улице Коссоньери, стал сам себе мавзолеем. Впрочем, ей было недосуг предаваться столь мрачным мыслям. Смерть была от нее далека, особенно в этот день, когда все служащие магазина для новобрачных суетились вокруг Жанны; она красовалась в атласном платье старинного фасона, придерживая одной рукой собранные на темени локоны, а в другой держа красную розу, подарок Тома, и медленно поворачивалась, так чтобы он мог окинуть ее со всех сторон восхищенным взглядом.
Закрепленная на треноге камера стояла на улице — в магазинчике она бы просто не поместилась. Оператор отрешенно склонился над видоискателем, а звукооператор, опустившись на колени перед магнитофоном, проверял микрофон. Том пританцовывал за треногим штативом, дожидаясь начала съемки, и пестрый шарф, свисавший у него с шеи, подрагивал, словно тоже не мог совладать с нетерпением. Хозяйка магазинчика, учуяв верную сделку, уговаривала Жанну приобрести более дорогое подвенечное платье из тонкой замши, но та выбрала более традиционное, хотя этот наряд уже надевали и он даже разошелся по шву под мышкой. В прорехе виднелась ее крепкая, по-девически торчащая грудь.
Возня Тома действовала Жанне на нервы, ей не терпелось начать съемку, пока ощущение невероятного чуда еще витало над ней. Он почувствовал ее нетерпение.
— Вдохновение не включить разом, как свет, — объяснил он.
— Так какой же ты тогда режиссер?
— Идеи — это тебе не колбаса, в магазине не купишь! — Он обернулся к съемочной группе. — Готовы? Снимаем…
Жанна смотрела, как Том взял микрофон и обратился лицом к камере, чтобы ввести зрителя в курс дела. Он небрежно переступал с ноги на ногу. Такой же неисправимый романтик, как и я, подумала Жанна.
— Мы находимся у Центрального рынка, — начал он, и камера отступила. — В этих старых магазинчиках висят, покачиваясь на сквозняке, платья — все белых оттенков. Это подвенечные платья… — Он махнул звукооператору и крикнул: — Запись!
Жанна увидела, что Том присел перед ней на колени, чтобы не загораживать объектив, и поднес ей микрофон.
— Как тебе видится замужество? — спросил он.
Она почувствовала движение воздуха, поняла, что это не легкий бриз, а настоящий ветер. В небе на севере громоздились тучи. Теплый ветер зимой, припомнилось ей, — всегда к дождю.
— Оно видится мне везде, — сказала она, — и всегда.
— Везде? — переспросил Том.
— На стенах, на фасадах домов.
— На стенах? На фасадах?
Голос у Тома разочарованно сник. А будет ли их брак в самом деле удачным, подумалось ей, если от одной примерки подвенечного платья ей уже душно.
— Да, — ответила она, глядя прямо в объектив. — На щитах и афишах. О чем гласят щиты? Что они рекламируют?
— Рекламируют автомобили, мясные консервы, сигареты… — подсказал Том.
— Нет. Их тема — молодая пара до свадьбы, без детей. Затем мы видим ее же — уже после свадьбы, с детьми. Щиты посвящены браку, хоть и не заявляют об этом впрямую. Идеальный счастливый брак выглядит теперь не так, как раньше — в церкви, когда муж подавлен, а жена вечно жалуется. Сегодня брак улыбается с рекламных щитов.
— Улыбается?
— Конечно. И разве рекламные браки не заслуживают серьезного к себе отношения? Это же поп-браки.