1999 год
Как будто я пришел с войны, но в памяти провал:
Отчизны верные сыны, а с кем я воевал?
Или точнее — за кого? В родимой стороне
Сегодня нет ни одного, кто нравился бы мне.
А между тем я был на войне: сестрица, посмотри!
Ты видишь, что за шинель на мне? Вот тоже и внутри:
На месте печени — подпалина, на легком — дыра в пятак…
Добро бы это еще за Сталина, а то ведь за просто так.
Сестрица, бля, девица, бля, водицы, бля, налей
Отставленному рыцарю царицы, бля, полей,
Который бился браво,
Но испустил бы дух
Единственно за право
Не выбирать из двух.
2001 год
Тут больше жить нельзя. По крайней мере век
Сухой земле не видеть всхода.
На выжженную гладь крошится мелкий снег,
И воздух сладок, как свобода.
Что делать! Я люблю усталость эту, тишь,
Послевоенный отдых Бога.
Мы перешли рубеж — когда, не уследишь:
Всего случилось слишком много.
Превышен всяк предел скорбей, утрат, обид,
Победы лик обезображен,
Война окончена, ее исток забыт,
Ее итог уже неважен,
Погибшие в раю, зачинщики в аду,
Удел живых — пустое место…
Но не зови меня брататься: не пойду.
Ты все же из другого теста.
Ночь, дом без адреса, тринадцать на часах,
Среди миров звенят стаканы:
За пиршественный стол на общих небесах
Сошлись враждующие станы.
Казалось бы, теперь, в собрании теней,
Когда мы оба очутились
В подполье, на полях, в чистилище — верней,
В одном из тысячи чистилищ,
Казалось бы, теперь, в стране таких могил,
Такой переболевшей боли,
Перегоревших слез — и мы с тобой могли б
Пожать друг другу руки, что ли.
Но не зови меня брататься, визави,
Не нам пожатьем пачкать руки.
Казалось бы, теперь, когда у нас в крови
Безверия, стыда и скуки
Не меньше, чем допрежь — надежды и вины,
И больше, чем гемоглобина,
Казалось бы, теперь, когда мы все равны,—
Мне все еще не все едино.
Нет! как убитый зверь, что хватки не разжал,
Я ока требую за око.
Я все еще люблю булатный мой кинжал,
Наследье бранного Востока.
Когда прощенье всем, подряд, наперечет,
До распоследнего солдата,—
Ты все-таки не я, хотя и я не тот,
Каким ты знал меня когда-то.
Гарь, ночь без времени, ущербная луна,
Среди миров гремит посуда,
А я стою один, и ненависть одна
Еще жива во мне покуда.
В тоске безумия, в бессилье немоты,
В круженье морока и бреда —
Ты все еще не я, я все еще не ты.
И в этом вся моя победа.
1998 год
Он обязательно придет,
Какой-нибудь другой,
Самовлюбленный идиот,
Восторженный изгой,
Из всех богоугодных дел
Пригодный лишь к письму,—
И будет дальше, за предел,
Тянуть мою тесьму.
Ему напутствий не даю,
Беды не отведу —
С чего б ему торчать в раю,
Коль я торчал в аду?
Какой ни дай ему совет
О смысле бытия —
Он все равно ответит «нет»,
Но сделает, как я.
Не может быть, чтоб ремесло
Осталось без осла,
Который, всем чертям назло,
Рожден для ремесла.
И он придет, и этот крест
Потащит на спине,
Пока ему не надоест,
Как надоело мне.
2001 год
О Боже мой, какой простор! Лиловый, синий, грозовой, — но чувство странного уюта: все свои. А воздух, воздух ледяной! Я пробиваю головой его разреженные, колкие слои. И — вниз, стремительней лавины, камнепада, высоту теряя, — в степь, в ее пахучую траву! Но, долетев до половины, развернувшись на лету, рванусь в подоблачье и снова поплыву.
Не может быть: какой простор! Какой-то скифский, а верней — дочеловеческий. Восторженная дрожь: черно-серебряная степь и море темное за ней, седыми гребнями мерцающее сплошь. Над ними — тучи, тучи, тучи, с чернотой, с голубизной в разрывах, солнцем обведенные края — и гроздья гроз, и в них — текучий, обтекаемый, сквозной, неузнаваемый, но несомненный я.
Так вот я, стало быть, какой! Два перепончатых крыла, с отливом бронзовым, — смотри: они мои! Драконий хвост, четыре лапы, гибкость змея, глаз орла, непробиваемая гладкость чешуи! Я здесь один — и так под стать всей этой бурности, всему кипенью воздуха и туч лиловизне, и степи в черном серебре, и пене, высветлившей тьму, и пустоте, где в первый раз не тесно мне.
Смотри, смотри! Какой зловещий, зыбкий, манкий, серый свет возник над гребнями! Летучая гряда, смотри, разверзлась и раздвинулась. Приказ или привет — еще не ведаю; мне, стало быть, туда. Я так и знал: все только начато. Я чувствовал, что взят не ради отдыха. Ведь нас наперечет. Туда, туда! Клубится тьма, дымится свет, и дивный хлад, кристальный душ по чешуе моей течет.