Моряк едва заметно ухмыльнулся и вернулся к еде. Ваффен нервно окинул всех взглядом, словно убедившись, что все еще здесь и он не один, и первым доел свою еду. Облизнул вилку и вздохнул.
– А можно еще? – тихо спросил он.
– Не жирно будет, чухонец? – фыркнул Шум.
– На хер пошел, – огрызнулся эстонец.
– Тише, – поморщился Жиган. – На завтрак по одной. В обед по полторы съедим.
– А почему ты решаешь? – произнес Щербатый.
– Да потому что я добыл этот хавчик. Я, Клим и Шум.
– Что-то я их мнения не слышал, – послышался голос Моряка.
– Слышь мандей, а ты чего встреваешь? – Жиган приподнялся.
– А ну цыц пидоры! – заорал Саныч врезав кулаком по столу. Да так что у всех подпрыгнули консервы. – Завалите, хлебала пока я за гаечный ключ не взялся и бейцала вам выворачивать не стал!
Клим снова взглянул на Родьку.
– Саныч, не выражайся при женщине… при ребенке точнее… – проворчал он.
Девчонка поморщилась, слегка дернув плечами и, поднялась с места.
– Пойду, чайник принесу. Вскипел уже, наверное.
Клим стал провожать ее взглядом и снова вспомнил плакат с молоденькой моделью и мазью или кремом или что там черт подери, она рекламировала… Он прикрыл глаза и прислушивался к ее легким кошачьим шагам. А вишни вкусные…
3.
Станция «Рыбацкое» хоть и была частью местного метрополитена, однако являлась наземной. Поезд не тронулся с места три года назад из-за электромагнитного импульса. А немного погодя пришла ударная волна, которая вышибла стекла станции и повалила торговые лотки. Это была первая волна, вызванная ударом по Пулковскому аэропорту. Ракета попала точно в цель и взрыв испепелил аэропорт, сжег до тла Московский административный район и поселок Шушары. Ударная волна снесла южную ТЭЦ и дошла до станции уже ослабленной лесопарковой территорией и промзоной. Тем не менее, она потрепала строения в районе тупика Ильича, хотя и не разрушила их до основания. С другой стороны от железной дороги разрушений было чуть меньше и больше там пострадали здания от пажаров и мародеров, нежели от ударных волн ядерных взрывов.
Родька сидела на крыше и смотрела в маленький театральный бинокль, прижимая к себе левой рукой огромного оранжевого плюшевого зайца. Вон, у дальнего края крыши станции в раскладном кресле сидит Шум. Сегодня он часовой. Вон его бритый затылок, виднеющийся из-под черной обтягивающей лысину шапки. Правая рука Шума безвольно свисала. Рядом стояла бутылка мартини. Полчаса назад он в последний раз поднес ее ко рту. Сейчас он видимо уже уснул.
– За твоей спиной, как за каменной стеной, – вздохнула, Родька в адрес Шума и небрежно потрепала зайца за грязное правое ухо, которое грозило вскоре оторваться. Она стала медленно поворачивать голову, осматривая мрачные руины и уцелевшие, но заброшенные строения промзоны. Где-то скрипели педали и давно не смазанная цепь велосипеда. Она взглянула в ту сторону. Кажется, в направлении улицы Юннатов катит на своем, найденном где-то среди заброшенных жилых домов, велосипеде, Саныч. Куда и зачем? Вроде никто из их маленькой группы не горит желанием соваться в город днем, когда больше шансов нарваться на таких же, имевших несчастье выжить, но более мерзких в плане своей жизненной позиции. Так куда намылился злобный Саныч? Может он сам устраивает охоту на людей и набеги на их убежища. Да нет. Нет у них никакого оружия кроме стальных арматур и кухонных ножей, которые Саныч наточил и нацарапал на рукоятке имя каждого из их группы, чтобы у каждого было чем отбиваться если что. Такой нож был даже у нее. Да нет. Саныч старый и злой. Большой и крепкий. Но едва ли он будет нападать на кого-то, и грабить их. Но куда-то ведь он катит на своем скрипучем велосипеде?
– Что скажешь, Кенни? – вздохнув, спросила Родька у кролика. – Куда это он?
Кенни конечно молчал. Он всегда молчал, треклятый плюшевый ублюдок с ухом, которое скоро оторвется ко всем чертям.
– Молчишь, – покачала она головой, – Ну молчи, говнюк. Молчи.
Родька проводила взглядом удаляющегося Саныча. Посмотрела на дрыхнувшего скинхеда Шума расплющенного выпитым мартини. Прикрыла глаза и прислушалась к воющему в крохотных разбитых окнах ветру под потолком станции Рыбацкое, на крыше которой она находилась…
Как же, черт возьми, одиноко…
– Да что же ты молчишь сука! – вскрикнула вдруг она и стала с остервенением молотить кулаками по плюшевому кролику. Тот завалился на спину, устремив равнодушный пластмассовый взгляд в пасмурное небо. Родька вскочила и пнула его ногой со всей силы. Кролик заскользил по влажной от утренней мороси крыше и полетел вниз. Девочка подбежала к краю крыши и посмотрела на жалко валяющегося в больном и скупом на листья кустарнике оранжевого зайца. Зря, наверное, так? Она смотрела вниз, не зная, что ей теперь чувствовать, жалость или равнодушие…
– О боже мой, они убили Кенни, – вздохнула она пожав плечами. Затем, после недолгой паузы добавила, – Сволочи…
Родька прошла по крыше, взглянула на Шума. Тот храпел и причмокивал. Она поморщилась и завязала ему между собой белые и грязные шнурки его тяжелых черных ботинок. Затем усмехнулась и направилась к лестнице ведущей вниз. На землю, по которой три года назад прокатилась мировая ядерная война…
* * *Сегодня удобный день. Все спят днем. В дозоре Шум. Этот идиот тоже спит. Хоть он и в дозоре. Кто заметит, что он ушел? Да никто. Ну а если и заметят. Кому, какое дело? Я что, тупо пойти погулять не могу? Да, днем опаснее чем ночью… Но черт возьми на этой окраине давно они никого не встречали кроме одиноких одичавших собак. От одинокой псины можно отбиться.
Осторожно, чтобы не хрустели под ногами мусор, Клим поднимался по ступенькам в уже знакомый универсам, что на Прибрежной улице. Вот он в зале, где они ночью доставали консервы. Вот покосившаяся картина с красивой и счастливой девицей. Так… А вот там и парфюмерный отдел. То, что нужно…
* * *Щербатый вышел из большого деревянного ящика, в котором жил. Он постоял не платформе, растирая холодные руки и глядя на баррикады, которыми был закупорен тоннель, ведущий дальше на север. В подземные недра города. Станция бала огорожена стенами из ящиков, мешков, тюков и набитых барахлом коробок с двух сторон, чтобы ограничить доступ всему живому и холоду заодно. Но вот выбитые окна под потолком пора заколачивать. Лето и тепло никак не хотят наступать. Щербатый подобрал несколько нарубленных и проверенных дозиметром моряка досок от какого-то сарая (дрова из деревьев были опасны) и вернулся в свою конуру. Подкинул щепок в буржуйку, чья труба уходила далеко на улицу, стелясь в кустах. Снова лег на свой топчан и вернулся к чтению. Это была какая-то толстая книга без обложки и видимо уйма страниц отсутствовала. Сюжет был чертовски удручающим, особенно в нынешнее время. Какие-то выжившие после ядерной войны кексы за каким-то хреном перлись через всю замерзшую в ядерной зиме Россию на восток в сторону Америки и увязли где-то на Урале, столкнувшись с отвратительными и неправдоподобными мутантами. Вообще, его эта книга бесила. Бесило то, что она про ядерную войну. Бесила бравада главных героев и тупость, и нытье самого главного и молодого персонажа. Бесило то, что не было начальных страниц, и он вообще не мог понять сюжет. Но отчего-то оторваться от чтения не мог… И читал и читал, проклиная про себя безвестного и явно нездорового на голову автора этой писанины…
* * *Моряк посмотрел на оставленную им некоторое время назад метку на стене тоннеля. Вода так и не спадала. Там где метро было глубоко под землей, все было затоплено. И угораздило же первого императора построить город на таком плывучем грунте. Впрочем, тогда он про метро явно не думал.