Поговорить с ученицей об её сердечных привязанностях Лар так и не решился. Да и заговори он, даже исподволь… Уж какую-какую, а эту потаённую сторону своих чувств, Яромира не собиралась раскрывать и обговаривать даже с любимым наставником. Ни словом не обмолвилась она о ней и с Ма.
Только какая-то думка неотступно туманила чухино чело.
Вот уже убраны были поля, и заполнены подклети. Рано стало смеркаться, и листопад отшуршал в опроставшихся садах. Свободнее и веселее стали обитатели Терема, дружнее и вольнее молодёжные сходки, а она всё чаще и дольше запиралась в мастерской, всё реже и неохотнее выходила на пятачок у ворот, предпочитая биться либо с самим старшиной, когда тот бывал свободен и пребывал в соответствующем расположении духа, либо с отцом, когда тот не вылетал на промысел к Гряде. Всё яростнее пласталась на выгоне, не щадя ни себя, ни Дрыги, а потом ещё и до четвёртого колокола стала задерживаться у стражниц на стрельбище. До обеда сидела в рукодельне. После – рылась в Ларовых книгах или бродила по хозяйской библиотеке, перебирая свитки, разрешённые к изучению в Приграничье, а то брала ключи от нижних книжных клетей у чухи-наставницы и читала там всё подряд, дозволенное витязям.
И до тёмной ночи опять – к игле, к поясам. Плести она почти перестала. Шить выходило и быстрее, и красивее. К тому же владетельной чине показалось, что не по-хозяйски тратить редкое мастерство на дармовое украшение дворовых работяг, и по её распоряжению каждый шитый чухой пояс забирали ведуны – заговорить и освятить. Дальше управитель прибирал ставшую дорогим товаром вещь в один из сундуков – к доспехам и самострелам, скатертям и рушникам, ко всякой всячине, что еженедельно отправлялась Теремом к Чуре, а оттуда в соседние заграничные владения да на столичные торжки. Своего колдовства Яромира не имела, зато имела верный глаз и неутомимую руку. Владетельная чина, да не иссякнет её щедрость, положила чухе жалование, поселила её в бывшей Петулиной светлице и отвела просторную горницу для работы, где, затворившись, чуха искусно сажала золотые и серебряные узоры, руны и коры на зелёную и чёрную кожу.
Лар как-то попробовал отправить её гонцом к Аргусу – размяться, развеяться. Она, отряхивая с сарафана мелкое охвостье скусанной нити, выпрямилась, отмахнув косу с груди на спину, светло и прямо посмотрела ему в лицо и посмела отказаться:
– А что туда без дела-то ездить? Я ж вижу – дело обычное. Недели нет, как Кузнечик вернулся. Знать, дошёл тот переговорщик… Если тайного задания нет, ты лучше простого гонца пошли. Честное слово, дядь Лар, времени терять не хочется на ту Крепость… Вот ни столечко.
– Ну, если тебе непременно надобно тайного поручения, то и таковое найдётся…
– Ой, дядь Лар! Да нету у тебя пока такого, и не выдумывай! Не хочу я туда! И не поеду. Пока по-настоящему не понадобится… Лучше позанимайся со мной. Сделай милость! Шесть дён уже, как не бились…
Как тут не нахмуриться?
Родительский дом чуха навещала каждый день. Ма и открыто расспрашивала её о приглянувшихся в походах сотоварищах, и намекала на интерес к ней некоторых витязей Терема, но Яромира даже с ней не стала откровенничать.
Однажды, когда они вдвоём возвращались из леса, отец грубовато сказал чухе:
– Меч, оно, конечно, да. Только я девицу растил. И всё при тебе… Вот только б норов унять… А ну как кто свой посватается, а ты вдруг и откажи? Я обиды такой и сам не стерпел бы, и на подворье их множить не хочу. Намекни хоть, кому, если спросят, разрешить сватов засылать?
– В Тереме таких нет.
– А по Чуре?
– И там нет.
– Заграничный, значит, будет? Ошибаюсь? Может, столичный? Или порубежный?
Отъехав на расстояние удара, да ещё на шажок, и придержав Дрыгу, чуха хмыкнула:
– Отказывай всем, Па, не ошибёшься…
Смело встретила и выдержала свирепый отцовский взгляд. Буяна к дочери Па поворачивать не стал, но всю дорогу гневно поглядывал на неё, осмотрительно державшуюся подальше… Так, будто чужие, добрались до дома. Только выходя из дракошни, он всё ещё сердито, но уже примирительно спросил:
– А ты, случаем, не по Стару сохнешь?
– Ну. Ага. По нему. А то! Высохла вся. Сухая-а…
– Ты передо мной-то не кривляйся! Было ведь когда-то: ходили однажды не разлей вода… Угадал-нет?
– Так я тебе и сказала!
Ловко увернувшись от шелепуги, чуха нырнула в дом, в спасительные мягкие объятия Ма. Но родительские расспросы с тех пор прекратились.