Возле подъезда, мелко дрожа, урчал пыльный грузовичок, будто утрясая старенькую мебель и тючки с рухлядью, уже готовые к переезду. Переселенцы всё ещё переваливали через его борта чуть не забытые в печальной спешке свёртки и вещицы, огибая по пути невозмутимого судебного пристава, обряженного по случаю исполнения приговора в служебный мундир. Подъезд, пропахший невыносимо сырым духом плесени, мышей и давно не чищенной канализации, показался родным и как никогда желанным. Отводя счастливые глаза от заплаканных соседских, Лариса бочком поднялась на свой этаж, открыла дверь, втиснулась в тесную прихожую и, разуваясь, спросила у Алёшкиной спины:
– Опять выселяют?
– Ну. А у тебя что? Нас-то не выселят?
– Надеюсь, нет. Приняли! Ты ел?
– Некогда было. Могу чайник поставить…
– Ладно, сиди уж.
Она, привычно повязывая фартук, затопталась по кухне. Кузен так и не оторвался от компьютера. Лето на дворе, каникулы на исходе, а он дни и ночи над ним сиднем…
– Не знаешь, что по программе?
– А? Не, не включал. Смотри сама.
Лариса мокрым мизинцем утопила кнопочку в панель и тут же окунулась в кипящие страсти известного ток-шоу. Олигарх-реформатор и пара министров, искусно понукаемые заинтересованной аудиторией, состоящей из журналистов и депутатов, жарко обсуждали проблемы коррупции и прожиточного минимума…
Лучок зарумянился, масло подёрнулось аппетитной золотистой корочкой. Алёшка тут же присунулся к сковороде:
– Ой, чем у тебя тут так вкусно пахнет?
– Не висни над плитой! На стол подам – узнаешь.
Брата Лариса любила и баловала. Гордилась им: в Москве учился, и довольно неплохо. Одна беда – стоило это слишком дорого. Тёткиных сбережений хватило только на год. Работы, как надеялись, там не нашлось. Он и приехал, сказал: наверное, насовсем. Это за него Лариса осмелилась попросить начальницу – за себя сроду не решилась бы. И случай представился для просьбы подходящий: та дочку замуж выдавала, удачно, с властью и деньгами роднилась. Уже после всех банкетов, когда мелочь поразъехалась, и в доме остались только самые дорогие гости, она, зная про Ларискину специальность, зазвала её на свою кухню – помочь домработнице. Так и посчастливилось.
Ещё, думала она, ей помогают её реликвии. Посидит в ночной тиши, разложив перед собой материно и тёткино кольца, крошечный крестик и загадочный Нэдов кристалл, хорошенько, как следует, обдумает над ними свои напасти и мысленно попросит помощи – глядишь, и находится решение…
Больше всего ей нравилось смотреть на камушек Надира, слабо светящийся в неверном лунном свете. Наверное, и она была не дурнее брата. Все читанные хоть однажды сказки помнила наизусть, в уме считала быстрее и куда как точнее продавцов на рынке, чем вводила их в немалый конфуз, и учиться любила. И могла бы, сложись её жизнь иначе… Но сложилось так, что нужнее было работать. Учёба даже в область мечтаний не входила. Однако мечталось о хорошем и добром, прекрасном и несбыточном. Сначала она строила планы. О том, как устроится на работу – хоть кем, лишь бы платили вовремя, и как её будут на работе ценить. О том, как дружно будет жить с тёткой, во всём помогать ей по хозяйству, а Алёшка будет хорошо учиться и радовать их с теткой, а когда тётушка вдруг умрёт, то она, Лариса, будет о нём заботиться, ни за что не бросит его в беде и поможет выучиться. Когда и работа нашлась, и жизнь вошла в привычную колею, на место планов пришли потаённые мечты о том, как она встретит прекрасного принца, похожего на Нэда, и чувство к нему будет самым красивым и удивительным в её жизни… А дальше Ларискино неискушённое воображение и не заглядывало. Потому что принцы на техничек не смотрят, потому что Золушкина-то семья была из тех, кого приглашают-таки на королевский бал, и у кого в крёстных водятся феи… Но всё равно он, этот второй Нэд, будет благодарить судьбу за встречу с ней. Об этой призрачной любви мечталось нечасто и заканчивалось всегда одинаково: глотая сладкие слезы жалости к самой себе, Лариска увязывала свои памятные сокровища обратно в платочек, совала его под подушку и с надеждой на исполнение хотя бы самых простых, житейских, желаний засыпала.
Чаще ей вспоминался далёкий дом, родной подъезд, бывшие соседи – будто незримая нить тянулась туда, где осталось детство, память и часть души. Здесь же отношения с соседями не заладились. Спустя пару месяцев после её переезда сюда, общее мнение выразила скандальная соседка Людка, в ссоре прокричавшая Ларисиной тётке: