– Допросить с пристрастием!
Подозвал двух хищно напрягшихся – любили это дело, и таких надобно при себе держать – стражников, велел:
– Что будут говорить – запомнить и доложить дословно, не задерживаться, зарыть здесь же, нагоните у источника чины.
Заметил, как вздрогнул от страшного приказа суеверный Стар, перехватил взгляд Дэла, с любопытством рассматривавшего пленников – ага, тоже подметил странность пары, умница, – поманил к себе:
– Останься за старшого, проследи!
Обмахнулся от немилосердно давящей жары, добавил негромко, будто в раздумье, для себя:
– Вот тебе и наказание…
Дэлу тут же подвели вороного. Передние тронулись. Но бродячая уха, кажется, пожелала говорить:
– Зарыть! Да кто ты такой, чтоб отнимать жизни, не дав ни одной?!
Ничего не отразилось на лице мага. Он никогда не избегал женщин, но они действительно не рожали ему детей. Однако, откуда…
– Чтобы распоряжаться чужими судьбами?! Чтобы заставлять великих мудрецов народа омов рыть нужники и чистить дракошни, а повелителей лесов торчать с луками на каменных стенах?! Чтобы пытать тех, кто выше тебя по рождению и лишать их последнего огня? Ну, нет! Выбрать себе смерть в нашей власти!
Уха резко ткнула спутника в шею – тот осел, но с собой ничего сделать не успела – отсечённые стражниками по локоть руки женщины упали на седое лицо мёртвого ома.
Оо-о, не стоит тратить времени, решил маг. Обычные грамотные неудачники и бездельники, возможно, знатных кровей, исходящие чёрной завистью… Все, кто действительно что-то собой представляет там, не станут чистить нужников и здесь. Тем более ораторствовать попусту. А умная женщина не станет тратить драгоценное время… и руки на умерщвление великомудрого мужа, когда гораздо нужнее позаботиться о собственной лёгкой и быстрой смерти. Да, кем-то она раньше и была. Но лишь по праву рождения. Так почти вся его свита – из благороднорожденных, есть и венценосного рода… Перед высшими магами все равны. Бросил через плечо:
– Подобной ерунды можно не запоминать. Вопрос один: от кого и к кому шли? Поторопитесь.
Это действительно оказалось сущим наказанием – битый час под палящими лучами на беспокойно топочущемся шумилке наблюдать, как оба добровольца сладострастно терзали и искусно распластывали резаками несчастную уху. На семнадцатом году жизни выросшему в этом мире мальчишке его звания подобные – безобразные и недопустимые, наверное, в пра-мирах – картины не в диковинку, но сейчас у Дэла не было ни малейшего желания щекотать себе нервы.
По старшинству, назначенному магом, ему полагалось право первого участия, но, заметив брезгливость на его лице, этого ему не осмелились предложить, хотя было видно, что его присутствие остро возбуждало пытавших. Разумеется, она ничего больше не говорила. Однако всё время была в сознании. Дэлу всё труднее становилось встречаться с ней глазами. Возможно, она была права: все чины не более чем тщеславные державные ключницы, а настоящими владычицами могли бы стать именно такие вот, гордые даже в грязи и крови, ухи. При ней, наверное, и бродяжить бы не стали, как потеряли бы своё влияние и маги…. Да нет, будь она истинной владычицей, она прошла бы, поднимаясь, все круги, а не цеплялась бы за дряхлых омов. Знатными, хвала берегиням, не только рождаются, но и становятся. Для того и Отбор. Вон хоть Аргус…
Палило нещадно. Казалось, что всё происходящее с ним уже где-то, когда-то было. Давно и не здесь и, может, даже не с ним…
Уха вдруг разомкнула искусанные, запёкшиеся губы:
– Не смотри… не смотри… У тебя… глаза… брата…
И это будто тоже не то слышал, не то читал…
– Больше ничего не хочешь сказать?
Дэл неожиданно разозлился: ему осточертела вся эта кровавая возня, жара, осточертели шумно переминающиеся тупые шумилки, их сопящие над изнасилованной ухой наездники, а больше всего – она сама, не умеющая вовремя умереть…
Он нашарил у седла и вскинул самострел, злорадно отметил про себя, как оба палача трусливо шарахнулись от стрелы, вонзившейся в ухино переносье, процедил сквозь зубы: