– Восемьдесят седьмой мне пошёл, девяносто скоро… Вот и хозяйство. Вот так живёт-живёт себе человек: так ли, нет ли… Подходит так человек к последним вратам, думает: ничего там нет, за ними, всё! Успел, не успел – поздно, не вернуть и с собой не взять… А то и не думает о них вовсе. Нежданно-негаданно. Раз – и по ту сторону. А там вдруг опять надо жить! Так или этак. И обратной дороги нет… Как жить – вот что главно, сынок. Когда впереди ещё одни врата – последние…
И эти ребята, крепостные, оказались неплохими. Девчушка, поев, тихонько походила-походила бочком по стану, подхватила с сушильни корзинки, повертела в руках, потом взлезла на своего зверя и понеслась к торфянику. Мужики тоже огляделись, сказали: "Мы щас, отец, мигом", – и скрылись в ближайших зарослях, с час или больше бродили там под перестук, с трудом опознанный Федей. Дед сидел у сарайки, не зная, что и подумать, одним глазом следя за Пеструхой, учуявшей чёрных сородичей и бешено топочущей лапами возле маленького, а другим примечая, как быстро растёт у плетня гора свежесрубленного лозняка, аккуратных охапок ветвей и полешек, прижатых длинными тонкими лесинами, и заполняется ломтями болотного добра сушильная полянка. Потом все трое как-то враз собрались ехать. Старшой несколько раз звонко прошёлся лезвием об лезвие, видно, выправляя зазубрины, приладил клинки в ножны, подошёл:
– Пора нам, батя. Спасибо за угощение. Ничего полезного тебе, извини, не могу оставить. Железа здесь мало, не то, что у нас… там. Всё сдаём в оружейную. Даже я на подотчёте. И всё же с нижайшей просьбой к тебе. Если не самому мне, так моим ребятам ещё случится сюда заглянуть. Не обязательно этим, могут и в зелёном быть. Скажут – от старшины. Ты уж пропусти их, пожалуйста, через твои земли, не откажи. Ну а если не от меня – всяко может статься… Грядки и рыбные ямы кустами-то прикрой… Ну, счастливо оставаться!
Лариса терпеть не могла этот перегон. Вагон на нём немилосердно трясло и качало. И борщ, несмотря на все четыре нарочно погружённых в него половника, щедрыми смачными шлепками вылетал из высокого котла на чадящую плиту и яркими жирными брызгами пачкал всё вокруг. Пока Лариса ополаскивала руки от фарша, кухонная рабочая уже, яростно поминая матушек то борща, то машиниста, шевелила в котле двумя половниками, визгливо торопила:
– Скорей давай, да! Ампилитуд гаси, давай!
В четыре руки угомонив борщ, наскоро отдирали с плиты его багровые плевки и возвращались к прерванным делам: Патя быстро-быстро скоблила картошку, Лариса так же скоренько размётывала по сковороде ровными люляшками бараний фарш. У окна раздачи уже маячила официантка Гуля. Досадуя на перегон не меньше поварихи, не приставала, делала вид, что заказ не из спешных, сосредоточенно собирала с тарелок нетронутый хлеб. Бабка-посудница, на сей раз удачно не расплескавшая переливаемое из фужеров обратно в бутыли крепкое цумадинское и лёгкое кизлярское, хвастливо и надоедливо повторяла неизвестно кому:
– Смотри, какой глаз-алмаз!
Лариса передёрнулась – никак не могла привыкнуть к такому крохоборству. К раздаче подскочил шеф, просунулся в окно, повертел головой, тускло блестя фиксами, понукнул её:
– Слушай, кровь не пей! У меня жена и двое детей! Отпускай блюдА, в самом деле…
Быстро перебрав чеки и гремя супниками, девушка принялась разливать борщ.
– Сметанки хорошо поставь на суп – клиентА приличные, не халам-балам…
– Как по норме положено, так и отпускаю! – взвилась Лариса.
Рамазан поспешно ретировался от греха подальше. Повариха попалась ещё та: то целыми днями спокойная, вроде, всё по уму делает, то как с цепи сорвётся – в позапрошлом рейсе на этом же перегоне чуть гирькой не зашибла…. Последний рейс – он и есть последний. Лучше не лезть. Главное достоинство повара, считал он, – не попадаться. А Лариска ни разу ни на чём не попалась. И он всегда не в накладе…
Поезд пошёл ровнее, мягче.
Из салона доносились пьяная гортанная перебранка и умиротворяющее журчание шефа. Разгорячённая компания темпераментных накачанных парней едва дождалась, когда организованно отобедает детская тургруппа из Манаса, и теперь упорно навёрстывала застольное общение и утоляла молодой здоровый аппетит. Хорошо хоть, пока не задевали хорошенькую официантку и не ломились в кухню к уже замеченной зорким чайным глазом молоденькой русской поварихе… И такое случалось. Мужчин в бригаде было четверо, отбиваться приходилось не впервой, но Рамазан считал, что полюбовно улаженное дело принесёт больше выручки, и до драки старался не доводить.