– Вот ещё девочку возьми. Если будут обижать, скажи, что сестра!
После того наказа как-то само собой получилось, что он взял на себя отваживание от неё наглых ухажёров:
– Послушай, брат, я тебя очень прошу: оставь, да, сестру моего друга в покое! Или со мной говори…
Обычно Надир умел так произнести эти слова, что горячие искатели светловолосых и светлолицых наложниц, неизменно извинялись, приложив руки к сердцу, и, встретив потом Ларису где-нибудь на улице, никаких оскорбительных поползновений не предпринимали.
Она как-то сразу догадалась, что влюблена по-настоящему. А не так, как, похваляясь жениховскими подарками, трепались – по секрету всему свету – просватанные приятельницы. Ещё она догадалась, что первая её любовь безнадёжно безответна. Горькая эта догадка и мучила, и возвышала. Больше всего девушка горевала о том, что, уехав к тётке, никогда больше его не увидит. Тётушка ждала переезда племянницы уже к осени, и Лариса дорожила каждым днём, каждым часом, отпущенным ей судьбой на соседство с любимым человеком…
И вдруг такой жуткий сон.
Она приехала, когда его уже похоронили. Вернее, оставшийся от него прах. Родственников, на удивление, не оказалось, были только немногие его приятели по факультету, студенты, соседи и милиция. На теракт этот бытовой пожар не потянул. Но оглушительно лопавшиеся реторты с реактивами, почему-то взорвавшаяся электронная аппаратура и выгоревшая дотла квартира всё же привлекли пристальное внимание соответствующих служб. И Ларису, пришибленную горем, тоже казённо и нудно о чём-то расспрашивали, пока она не захлебнулась долго сдерживаемыми слезами… Старая Рухсара завела девушку к себе и терпеливо нянчилась с ней два дня. Когда прошёл первый отчаянный приступ её недетского уже горя, Лариса принялась укладывать вещи. Ничто больше не держало здесь. Самое дорогое – память – была при ней. Светлый образ, хранимый в сердце, теперь можно было везти хоть за тридевять земель. Потерянно бродила девушка в четырёх стенах, ставших свидетелями вот уже третьей в её короткой жизни горькой утраты. Всё валилось из рук. Но они, привычные к работе, жили как бы сами по себе: перебирали, складывали, упаковывали… На балкон Лариса долго не решалась выйти. Боялась своего отчаяния, помноженного на высоту этажа. Выйдя, не поспешила, как обычно, к отполированным её локотками перилам в заветном уголке. Подумалось: "Подойду, гляну, а он там…." Но, наконец, двинувшись, глядя под ноги, сразу у порожка наткнулась на закопчённый гранёный камушек.
И как-то, тоже сразу, поняла – что это единственный вещественный привесок к дорогой памяти сердца. Лариса бережно подняла чудом уцелевший тёмный, с искоркой, кристалл – наверное, один из тех минералов, что Нэд использовал в своих загадочных опытах. На балконе она больше не могла оставаться. Так и не глянув на заветное окно, вскочила в комнату, крепко заперла дверцы, будто загородившись ими от опасных рассудку воспоминаний. Потом добавила находку к паре дорогих реликвий – крестику сестрёнки и материнскому кольцу. Бережно завернула все три сокровища в один платочек и уложила в сумочку с документами.
Отправив, наконец, контейнер, Лариса переночевала у старой соседки и на другой же день выехала к тётке. Провожал её весь подъезд и бывшая бригада. Провожали, подбадривая, шумно и весело. Только за перронной скамейкой безудержно горько плакал Абдулка, часто сморкалась Рухсара-баджи…
7.
Изготовление боевого локка дело сугубо ответственное и интимное. Всякий младший маг, избравший боевую специализацию, изготовляет себе локка собственноручно. Для чего уединяется в одном из храмов, в коем хранится ключевой свиток с самыми дорогими сердцу молодого мага заклинаниями. Ибо именно эти заклинания сможет сотворить вместо потерявшего сознание в бою наездника его верный локк.
Локк – не просто боевой крылатый змей. Это самое мощное оружие, чуть ли не второе Я, боевого мага – если, конечно, достанет сил сладить с облюбованным зверем и хватит мастерства вложить в него все свои воинские познания… Потому что на изготовление большого серебряного локка идёт не абы какой дракон, а только матёрый злобный самец – любой масти, но непременно увечащий самок при спаривании. Создать настоящего локка – это тебе не зачёт по маготехнике сдать, где ты, мастеря всякие игрушечные модели, можешь обрывать маленьким шумилкам хоть крылья, хоть лапки, хоть полхвоста оттяпать, а они, оглушённые заклинаниями, даже не пикнут и потом, если не подохнут, будут повсюду за тобой преданно таскаться. Настоящий локк – это не только экзамен на право выбора стези, академическая шапочка с кисточкой, это – чудо современной маготехники, супероружие, равных которому нет пока в этом мире. Яростное буйство могучего локка в битве, неукротимая ненависть его ко всему живому, ненасытная жажда убийства, сдерживаемая только волей хозяина – одно только это способно повергнуть врага в ужас. Но локк несёт в себе и иные несокрушимые силы – ретрансляцию самых убойных заклинаний мага и испепеляющий огонь. Ударная волна и чудовищный жар изрыгаемой им огненной струи, сдобренной ненавистью и заклятием, ослепляет, настигает в любой щели, в любом укрытии, поджигает на своём пути всё способное гореть, сеет смерть повсюду, где только пожелает создатель этой адской биомашины… А уж с ним-то, с хозяином, связана эта крылатая смерть намертво. У каждого боевого мага только один локк – на всю жизнь. У каждого локка – только один повелитель. Погибает маг – погибает и локк. Нет серьёзнее испытания для будущего боевого мага, чем создание пожизненного напарника. Дэл приступил к нему на пороге шестого круга.