8.
Яромира прошла Отбор. Шёрстка на щеках Ма не просыхала с момента этой радостной вести. Уложив нехитрые дочкины пожитки в короб, а саму дочку выпроводив попрощаться с подворьем, она захлопотала над дорожными пирогами, хотя приготовить пышный прощальный каравай вызвались соседки-стряпухи, и обижать их отказом не годилось. Па с Ларом на радостях приканчивали жбан, и всякий раз, как девочка, обойдя очередной дорогой сердцу уголок двора, заглядывала домой, настырно и весело принимались давать ей советы или экзаменовать её, одобрительно перемигиваясь и обмениваясь восклицаниями вроде: "Ну, видал?!", "А я что говорил!", "Вот помяни моё слово!.." и "Ну, давай за неё!"
На пруду она побывала ещё вчера, обошла все свои окрестные схоронки, в которых её ватага всегда умело отсиживалась, перехитряя других, при игре в войнушку, побродила вокруг Южной башни, прошлась по стенам. Вчера её прямо-таки распирало от радости и гордости. Так хотелось делиться с каждым встречным необъятными планами на несомненно славное будущее, живописать грядущие значительные открытия и удивительные подвиги. Что-то ликующе щебетало в груди и приподнимало над тропинками, крепостными стенами, башнями и венцами терема, унося в головокружительную высь грёз о самой значительной перемене в её жизни. Она долго не могла уснуть, а потом во сне увидела такой преогромный прекрасный дворец с их нарядным Приграничным теремом вместо сторожевой башенки и порхающих над ним золотых шумилок, что даже не огорчилась, так и не успев до пробуждения приблизиться к его вратам, за которыми её ждало что-то прекрасное и желанное, или кто-то…
Сегодня Яромира расставалась с любимым деревом у ворот. Рано отряхнувшее пышную крону, оно выглядело сиротливым, щемяще-одиноким, и Яромира, осмотревшись, не видит ли кто, даже горько всплакнула под ним. Как-то не верилось, что она не увидит свой дом целый год. Она попыталась представить себе целый год и всхлипнула ещё горше. Нет, счастливый щебечущий комочек ожидания не исчез – просто чуть приспустился с облаков, угнездился на привычном уютном суку, пригорюнился и благодарно оглядел родное подворье.
"Вот я и выросла, – подумалось вдруг. – До свадьбы чины была ещё маленькой, а сейчас ужасно большая, быстро так! Вон Петулия так вообще… замуж скоро выходит… А про меня не забыла, не предала".
Петулия, выезжавшая на четвёртый круг обучения в Заграничье, ждала Яромиру у Столпа-на-Чуре, где выслушивала последние наставления и поручения чины.
О том, что было истинной причиной таких быстрых перемен в судьбах двух подружек, наверняка знала только сама чина, а догадывались, пожалуй, лишь особо приближённые чомы да особо наблюдательный Лар.
После свадебных торжеств и без того сводившая с ума приграничных парней Петулия, озарённая внутренним светом первой настоящей любви, переполненная первым женским томлением, расцвела такой притягательностью, что затмила первую красавицу Приграничья – свою владетельную матушку. Надо отдать должное чине: зла за это дочери не желала и сердца на неё не держала. Однако и позволить беспрепятственно пялиться на прекрасную падчерицу своему ненаглядному Сершу, известному своей маленькой слабостью к прелестям юных дев, она никак не могла. Особенно после того, как нечаянно обнаружила в его бумагах кучу мятых клочков, измаранных маловразумительными и совершенно неизящными строчками (как-то: "омытый синей глубиной", "раб золота твоих волос" и "твой тонкий гибкий нежный стан" – и тому подобной чепухой), и даже застала его упоённо рифмующим "радость" и "сладость" с "младостью". Нет, двум героиням в его сонетах не бывать!