— Шеф, — Герц снова вышел на связь. — Рекомендую... то есть, сигнал усиливается. Что бы станция ни делала, она наращивает интенсивность.
— Мы должны увидеть! — выпалил Кадет, словно очнувшись. — Это история тысяч миров!
— Которые все вымерли, — мрачно заметил Моряк.
— Всё... умирает, — медленно ответила Лета. — Звёзды... гаснут. Планеты... остывают. Вопрос лишь... оставите ли вы... след.
— Покажи нам одного, — сказал Волков. — Одного из... экспонатов. И мы решим.
Он не собирался уходить — не мог уйти. Но хотя бы будет знать, с чем имеет дело.
— Мудрый... выбор, — одобрила Лета после паузы. — Следуйте... за светом.
По коридору побежала волна голубого сияния. Они двинулись следом — через узкие переходы, мимо новых скоплений наростов, всё глубже в нутро станции. Кадет шёл как во сне, его губы не переставали шевелиться.
Коридор вывел их в круглый зал. Высокий потолок терялся во тьме. Стены были покрыты чем-то похожим на соты — тысячи шестиугольных ячеек, каждая размером с человеческую голову. Некоторые светились изнутри, другие были темны.
В центре зала — кольцо голографических проекторов старого образца. Массивные, покрытые всё той же органической сетью. Но узнаваемые. Работающие.
— Малая... галерея, — произнесла Лета. Её голос здесь звучал громче, резонируя в акустике зала. — Здесь хранятся... самые ценные... экземпляры. Первые... и последние. Альфа... и омега.
Проекторы ожили. В центре кольца начала формироваться голограмма — медленно, слой за слоем. Человеческая фигура. Женщина в лабораторном халате.
— Доктор... Елизавета Крамер, — представила Лета. — Руководитель проекта... "Мнемозина". Последняя... кто принял... архивирование. Одиннадцатое августа... две тысячи сто сорокового года.
Голограмма обрела чёткость. Женщина средних лет, усталое лицо, но глаза... глаза были живыми. Слишком живыми для записи двухсотлетней давности.
— Если вы это видите, — заговорила она, и её голос был чист, без помех, — значит, архив функционирует. Значит, наша жертва была не напрасной.
Кадет шагнул вперёд, заворожённый. Волков хотел остановить его, но было поздно — парень уже стоял в кольце проекторов, глядя на голограмму снизу вверх.
— Мы нашли их, — продолжала Крамер. — Тех, кто собирает истории умирающих миров. И они предложили нам стать частью коллекции. Сохранить не только наши тела, но саму суть человечества.
Голограмма повернулась, посмотрела прямо на Кадета. Улыбнулась.
— Ты понимаешь, не так ли? Молодые всегда понимают быстрее. Смерть — это потеря. Архив — это сохранение. Мы можем показать тебе всё. Все тайны. Все ответы. Нужно только...
— Не слушай её! — рявкнул Волков, но Кадет уже протягивал руку к голограмме.
И в этот момент свет в зале изменился. Стал ярче, резче. Соты на стенах запульсировали, и Волков понял — каждая ячейка хранила чью-то историю. Чью-то смерть. И все они ждали своей очереди быть рассказанными.
Архив открылся.
И закрыть его будет намного сложнее, чем Волков мог представить.
Глава 3. Каталог забвения
Рука Кадета почти коснулась голограммы, когда воздух в зале загустел. Не метафорически — буквально стал плотнее, тяжелее, словно насыщенный невидимыми частицами. Дышать стало труднее даже через фильтры скафандров.
— Стой! — рявкнул Волков, но голос прозвучал искажённо, растянуто, будто пройдя через толщу воды.
Кадет замер, рука зависла в сантиметре от светящейся фигуры Крамер. Голограмма улыбалась — терпеливо, почти материнской улыбкой учителя, ждущего, пока ученик решится сделать первый шаг.
— Не бойся, — сказала она, и её голос тоже звучал странно, словно доносился одновременно отовсюду и из глубины сознания. — Прикосновение не причинит вреда. Это всего лишь свет. Но свет, который помнит. Свет, который учит. Свет, который преображает.
— Что... происходит? — Гремлин проверила показания сканера, её движения были замедленными, словно она двигалась под водой. — Плотность воздуха увеличилась на тридцать процентов. Это невозможно в замкнутом пространстве. Откуда дополнительная масса?
— Мы... готовим... атмосферу, — произнесла Лета. Её голос звучал увереннее, паузы между словами сокращались, словно древний механизм постепенно вспоминал, как функционировать. — Для полного... погружения... необходимы определённые... условия. Вы же хотите... не просто увидеть... но понять? Не просто узнать... но почувствовать?
Проекторы вокруг них начали вращаться. Медленно, почти незаметно, но Волков чувствовал движение каждой клеткой тела — лёгкое головокружение, дезориентация в пространстве, ощущение, что сама реальность становится текучей.