На противоположной стороне площади Боло возвышался над их головами подобно горе, его сто пятьдесят тонн достигали двадцати четырех футов в высоту. Поздний вечерний свет придавал рельефность башням и впадинам на его поверхности, подчеркивая грубую мощь огромной военной машины; тяжелая корка застывшей лавы придавала ему первобытный вид, словно это был дух какого-то бога войны. За ним тянулись следы от четырех гусениц, оставленные на мостовой в тот день, когда капитан повел его спасать солдат – и Какастлу – от Воинов Ягуаров и Первого Глашатая, человека, который вернул к жизни Старую кровавую Веру в этих местах. С того дня Боло так и не сдвинулся с места.
Жители Какакстлы разрисовали всю его внешнюю поверхность красочными изображениями этого спасения, того, что было до и того, что было после; он мог бы сойти за естественную пирамиду... если бы не пушки.
Все трое уставились на неровную солнечную сторону Боло.
— Как нам поднять тебя наверх, мам?
Джозеф знал, что это будет непросто, но теперь, когда он был здесь, он понял, что это просто невозможно. Он представил себе веревки и блоки. — Может быть, нам кто-нибудь поможет. — Он отвернулся от презрительного взгляда матери.
— Даже и не думай, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы это превратилось в цирк. — Бетани Мартинс лежала, тяжело дыша; ее ненависть к собственной беспомощности была физически ощутима в сгущающейся ночи, как горящие факелы в их руках.
Джозеф уставился в темноту.
— Мам, — Джеймс склонился над ней. — Если я оберну перину вокруг тебя и подниму тебя таким образом... тебе не будет слишком больно?
Она покачала головой. — По крайней мере, один из вас придумал способ, — прохрипела она. — Сделай это, мальчик.
Джеймс карабкался так осторожно, как только мог, его нервировал жар и легкий вес матери, прижатой к его спине. Его сердце бешено колотилось, от страха ладони стали влажными и скользкими от лавы и дюрахрома. Сдерживая рыдания, Джеймс стиснул зубы, не желая подвергать мать тряске, если он не выдержит и расплачется. Он посмотрел на Джозефа, который как раз подходил к люку.
— Мам, — тихо сказал Джозеф, — он мне не откроет.
— Марки, — послышался приглушенный голос Бетани. — Открой люк.
Со вздохом гидравлики люк открылся, выпустив запах застоявшегося сухого воздуха. Внизу зажегся свет, указывая им путь в тесное внутреннее помещение.
Джозеф опустился на колени у одного из складных кресел и осторожно подхватил мать, пока Джеймс развязывал концы перины, обернутой вокруг его плеч и талии. Затем он осторожно положил ее на другое сиденье, прислонив к прямой спинке, хотя она и поморщилась от боли, когда он это сделал.
— Марки, — хрипло произнесла Бетани.
Она кашлянула, но тут же одернула себя, понимая, как легко она может потерять контроль над собой и никогда не остановиться. Яркие гладкие поверхности салона, плоские экраны и сенсорное управление словно вернули ее в прошлое. Тридцать лет, подумала она. Тридцать лет кирпича и камня, дерева и хлопка... высокотехнологичное чрево теперь казалось таким необычным....
— Это мои сыновья. Зарегистрируй Мартинса, Джозефа А., джефе деревни и местного старшего гражданского лица. Запись и идентификация. Поздоровайся, Джозеф.
— Привет, — неловко сказал Джозеф. Он почувствовал вспышку света, коснувшуюся его глаз очень быстро.
Бетани потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя; ее лицо было мокрым от пота, но боль, казалось, на мгновение утихла. .
— Зарегистрируй Мартинса, Джеймса К., он старший... — она с сомнением поджала губы. У Джеймса не было официального титула, но на практике вся деревня признавала его должность. — Он капитан деревенского ополчения. — она коротко усмехнулась, представив, как лейтенант назначает своего сына капитаном. — Запись и идентификация.
— Привет, Марки, — сказал Джеймс.
Бетани улыбнулась, обнажив тонкие губы. Смышленый, ее Джеймс.
— Принято, — сказал Боло нежным, приятным как теплый мед голосом . — Здравствуйте, шеф, здравствуйте, капитан. Для меня большая честь познакомиться с вами.
Джеймс моргнул. Он уже разговаривал с Боло один или два раза, чтобы получить информацию или связаться с удаленным объектом, просил Боло передать отчет. Но сейчас все было по-другому. Машина признала его лично. Любопытное наследство, мама.