— Нельзя ее здесь оставлять. Пропадет.
Бибигуль металась по лачуге, не находила себе места:
— А больше никого? Только Турдыгуль?
— Да, втроем поедем.
— Жаль, нужно б еще увести с собой... — И неожиданно, словно забыв обо всех своих страхах, Бибигуль рассмеялась. — Представляешь, просыпаются утром, а в ауле никого — ни одной женщины. Хотела б посмотреть, а?
Легкий стук заставил Бибигуль замолчать. Санем приоткрыла дверь, впустила в комнату Турдыгуль. Несмотря на жару, девушка была с головой укутана в теплый платок. Видны были только горящие лихорадочным блеском глаза, и в этих глазах читалась решимость и страх, отчаяние и надежда.
Костяшками пальцев Джумагуль постучала в стенку, и тотчас, будто ждали этого стука, в лачуге появились Туребай и Багдагуль.
— Готовы? — тихо спросил Туребай.
Санем горестно вздохнула, не сдержала слезы и, поцеловав всех троих, напутствовала:
— Пусть будет светлым ваш путь! Только держитесь друг за дружку. Не разлучайтесь.
— За дочку не волнуйся — как родная будет у нас, — успокаивала Джумагуль жена Туребая. — Вернешься, большая будет.
— Пошли!.. — не терпелось Бибигуль. — Кинутся, искать начнут...
— Пойдемте.
— До свиданья, мама.
— Ох, доченька, доченька моя!..
Джумагуль еще раз поцеловала спящую Айкыз, и все трое вслед за Туребаем двинулись в путь.
Ночь накрыла аул черной мохнатой кошмой. Лишь кое-где, словно угольки в погасшем очаге, слабо мерцали звезды. Окаменелыми тенями замерли деревья. Неподвижный, застойный воздух утопил все звуки.
Пригнувшись, безмолвные и настороженные, беглянки пробирались по пустынным улицам. Впереди зорким разведчиком шел Туребай. За ним, напружинившись кошкой, неслышно кралась дочь Танирбергена. Позади нее мягко ступала Джумагуль. Замыкала шествие жена Дуйсенбая. Нагруженная тяжелым узлом, она не поспевала за передними, спотыкалась, задевала сухой кустарник и в испуге шарахалась в сторону.
Никогда еще улицы родного аула не казались беглянкам такими длинными. Одна сменялась другой, и каждая, представлялось, впивается в них десятками змеиных взглядов.
Наконец аул остался позади. Женщины почувствовали себя свободней, выпрямились, пошли ровнее. В кромешной тьме они с трудом угадывали тропу, которая вела к берегу канала.
Вода в Кегейли словно застыла, превратилась в тягучую, вязкую массу. Такою бывает смола, которой рыбаки конопатят лодки. Чтобы проверить, Джумагуль присела на корточки, зачерпнула пригоршню, плеснула в лицо. Нет, вода была настоящая — жидкая и холодная.
Дальше шли берегом, выбирая дорогу в густых зарослях куги. Ветки кустарника царапали руки, хватали беглянок за длинные подолы. Будто слепые, женщины вытягивали перед собою руки, нащупывали ногой ровное место. Осмелев или отчаявшись, Бибигуль вслух посылала проклятья куге, непроглядной ночи и, вероятно уже по привычке, своему ненаглядному Дуйсенбаю.
Спустившись в овраг, со всех сторон обнесенный кустами шенгела, Туребай сказал:
— Пришли.
Женщины обступили Туребая, молчали. Видно, очень страшно было им оставаться здесь одним, среди ночи, вдалеке от человеческого жилья.
Первой взяла себя в руки Джумагуль:
— Ну, прощайте, Туребай-ага. Спасибо вам. За все... Айкыз и мама... На вас надеюсь... Других защитников у них нет...
— Не волнуйся. Будут живы-здоровы.
— Только мужу не говорите, — забеспокоилась Бибигуль.
— Счастливого пути!
Через минуту фигура Туребая слилась с темной стеной, нависшей над оврагом. Могильная тишина заполнила все вокруг.
Тесно прижавшись друг к другу, женщины уселись под кустом шенгела, не смея проронить ни звука. Турдыгуль, больно закусив губу, ежилась от нервного озноба, вздрагивала, сжимала похолодевшие руки. Словно встревоженная клушка, вертела головой во все стороны беглая жена Дуйсенбая. Джумагуль сидела неподвижно. Ей казалось, будто в этой тишине и мраке умирает сейчас ее прошлое, уходит куда-то в небытие, а там, над черной стеной кустарника, за распластанными шкурами темных облаков, маленькой тусклой звездочкой загорается будущее. И чтобы оно родилось, нужна эта тишина, и эта непроглядная, знобкая тьма, и одиночество...
— Абди на прошлой неделе уехал. Меня звал. Отказалась, — заговорила шепотом Бибигуль. — Вот удивится!.. А далеко он, этот Турткуль?
— Как до солнца, — тихо ответила Джумагуль.
— До солнца — это уже недалеко, — с дрожью в голосе сказала Турдыгуль. — Вон заря занимается.