Курбанниязов встретил Туребая холодно, официально и на вопрос, с чего начинать работу в ауле, ответил кратко:
— Главное, чтоб классовая гидра голову у тебя там не поднимала. Никакой пощады и — точка. Соображаешь?
Было уже поздно, и на ночь глядя пускаться в обратный путь не хотелось. К тому же, с чем он вернется? Что скажет людям, которые завтра придут к нему снова? Будет рассказывать, как побывал в исполкоме, или передаст строгий наказ Курбанниязова?.. Нет, упрямо решил Туребай, пока не дознаюсь правды, домой не вернусь. А не дознаюсь, скажу: простите меня, люди добрые, не гожусь в аксакалы.
В мрачном расположении духа, злой на себя и на всех своих сегодняшних наставников, явился Туребай в дом к Нурутдину. Пили чай. Вспоминали прошлое. Говорили о видах на урожай. Попрощавшись, ушла спать Фатима — жена Нурутдина. Вскоре, загасив коптилку, растянулись на кошме и мужчины.
Спать Туребаю не хочется. Мучают сомнения, в голове роятся смутные, неясные образы. Вот возникло изможденное лицо вдовы — запавшие глаза, приплюснутый нос, выбившийся из-под платка клок седых волос. Затем сытая физиономия председателя исполкома. Улыбается сладко, а глаза настороженные, пугливые, как заячьи уши. Потом Джумагуль. Почему Джумагуль?..
— Знаешь, учитель, не получился из меня аксакал. Темный я человек, — поднимается на локте Туребай и взглядом отыскивает Нурутдина.
— От темноты твоей имеется верное средство — учиться! А аксакал из тебя... Отчего так решил?
— А так... — безнадежно машет рукой Туребай и вгорячах выкладывает Нурутдину все наболевшее. С искренней болью в голосе признается, что беспомощным оказался — не под силу ему разобраться, что делать, как управлять аулом. С каждым днем все труднее. Думал, в город пойдет, сразу все ясно станет. Где там!.. И Туребай, распаляясь, жестикулируя, во всех подробностях передает учителю свой разговор с председателем исполкома, с Курбанниязовым.
— Что ж, для того я поставлен аксакалом, чтоб только споры соседей разбирать да за жен чужих заступаться? Это и есть вся советская власть? — уже чуть не кричит Туребай, поднявшись с постели.
— И этим заниматься ты должен, — спокойно отвечает Нурутдин. — Ну, правда твоя, это не вся советская власть. Далеко не вся. — Он долго молчит, собираясь с мыслями. В темноте заметно, как разгорается самокрутка. Туребай ждет.
— Советская власть — это... Ну, как тебе объяснить?..
Долго слушал Туребай учителя Нурутдина, всю ночь, до рассвета...
В ауле Туребая ждала неприятная новость. Первой, насмерть перепуганная, рассказала о ней Багдагуль, едва Туребай переступил порог.
— Беда, большая беда надвигается! — лепетала она, прикрывая рот трясущимися руками. — Святой дух... посланник аллаха... Он на коне, а сзади — я видела сама — золотые крылья... О, горе нам, горе!.. Нет нам спасенья!
— Да перестань причитать! — прикрикнул на жену Туребай. — Можешь рассказать толком?
Но Багдагуль не в состоянии была говорить спокойно и внятно. Туребай вышел на улицу, где тотчас был окружен возбужденной толпой. Мужчины с растерянными лицами поминутно оглядывались, будто ждали — вот-вот появится кто-то. Сбившись в кучку, словно стадо овец в лихое ненастье, жалобно подвывали женщины.
— Что случилось? — ничего не мог разобрать Туребай. — Есть тут мужчины?
В ответ ему из-за высокого дувала раздался надрывный вопль:
— А-а-а!.. Рушится, рушится небо!.. О милостивый, о милосердный!.. А-а-а!..
Женщины заголосили громче. Над толпой в молитвенном экстазе взметнулись десятки обнаженных рук. Кто-то рассмеялся истеричным, душераздирающим смехом.
— Да скажет мне кто-нибудь, что здесь стряслось?! — разволновался Туребай. — Ну!
Никто не двинулся с места.
Туребай вбежал в дом, сорвал со стены ружье и, вернувшись на улицу, разрядил в воздух оба ствола. Громкие выстрелы словно отрезвили толпу. Мужчины, смущенно покашливая, потянулись за куревом. Приумолкли, робко зашевелились женщины.
— Ну, так что здесь у вас? — еще раз повторил Туребай свой вопрос и высморкался. — Чтоб в рай, значит, с чистым носом явиться.
Кто-то осуждающе шикнул.
— А чего зубы скалите? — так же спокойно продолжал Туребай. — Аллах чистеньких любит... и богатеньких. Вы ему — тьфу!
— Ты не смейся! Не смейся! Знаешь, что было? — торопливо заговорил низкорослый Калий, и тут, будто запруду прорвало, заговорили все разом, перебивая друг друга, жестикулируя, споря. Из этого нескладного, сумбурного рассказа Туребай все же понял, что так напугало и потрясло односельчан.