— Отойди! Не тронь! Ну чего уставился — ангел как ангел, ничего особенного... Э-эй, тетушка, не щупай, — у ангела там ничего не бывает!
— Эх, бесстыдный твой язык, Орынбай! Какие слова говоришь! — обиделась тетушка и, устыдившись, скрылась в толпе.
А в стороне другой разговор, тихий, несмелый:
— Что на человека похож — ничего не значит. Слыхивал я не такое. Бог захочет, и ворону своим посланником сделать может. Не накликать бы нам беды на свою голову, ох, боюсь, братцы, боюсь!
— Толкуют, на прошлой неделе ишак у Мамбета петухом голосил. Это понимать надо, знамение нам такое дано, — шепотом подхватил другой собеседник.
Туребая на площади не было. Ослабевший от борьбы с посланником божьим, от потери крови, перевязанный неумелой рукой Багдагуль, он метался на старой кошме. В голове роились кошмары: то бездыханное тело Турдыгуль, плывущее по каналу, то стаи летящих мужчин с белыми пятнами вместо лиц и ножами вместо перьев на крыльях. Время от времени, приходя в сознание, Туребай посылал Багдагуль на улицу поглядеть, что происходит на площади. Она выходила за порог, прислушивалась к отдаленному гулу и тут же возвращалась, не рискуя надолго оставлять разметавшегося в жару Туребая.
— Что там? — спрашивал он хриплым голосом.
— Все хорошо, все хорошо, дорогой.
— Судят?
— Конечно, судят. А что же с ним делать, с бандитом поганым?
— Из Чимбая никто не приехал?
— Скоро приедут. Ты не волнуйся. Спокойно лежи.
Но через несколько минут все повторялось сначала:
— Пойди погляди, что там на площади...
А на площади страсти разгорались все больше.
Взобравшись на глиняное возвышение, окружавшее хауз, Орынбай держал первую в своей жизни публичную речь:
— Это для чего ему, подлецу бессовестному, в шкуру святого духа рядиться вздумалось? Вот ты скажи, Калий. Скажи, как считаешь?
— Запугать нас хотел. Только мы не такие! — живо откликнулся Калий, и толпа всколыхнулась:
— Верно!.. Правильно говорит!.. Голову ему отрубить!
А когда, нашумевшись, толпа смолкла, послышался предостерегающий голос муллы:
— Безмозглое стадо! Разве ж может человек вершить суд над божеским промыслом? Грех! Тяжкий грех! Одумайтесь, мусульмане, великая кара постигнет вас!
— Божеский промысел, говоришь? — разозлился всегда такой спокойный и уравновешенный Орынбай. — А он не божеский, он чертов посланец! Вот! — И резким движением он сорвал маску с лица незнакомца.
На минуту толпа застыла в безмолвии. Сотни глаз впились в лицо человека, который еще недавно внушал им мистический страх.
— Так это ж Курбан, прислужник Нурумбета-ахуна! Я его в чимбайской мечети сколько раз видел! — неожиданно крикнул какой-то джигит из толпы. И другой голос поддержал его:
— Точно. Еще, помнится, в прошлом году приношения у меня принимал, когда жену я к святым местам водил.
И вдруг точно взорвалась толпа. Гул негодования повис над площадью. В прислужника ахуна полетели камни и комья глины, десятки рук потянулись к нему, вцепились в халат.
— Стойте! Нельзя так! Уймитесь! — старался перекричать толпу Орынбай, отдирая чьи-то руки от обомлевшего, дрожащего посланника божьего. Он кого-то отталкивал, принимал на себя град ударов, но сдержать разбушевавшиеся страсти было уже невозможно. Словно обрушился камнепад, и, заражая друг друга гневом и ненавистью, люди ринулись на того, кто силой страха хотел лишить их воли и разума, растоптать и развеять по ветру все надежды, которые пробудила в них новая жизнь.
Шелковый халат на самозваном посланце был разодран. Лицо исцарапано, перемазано грязью. Он уже едва держался на ногах, и только широкая спина Орынбая еще как-то спасала его от расправы.
Избавление пришло к слуге Нурумбета-ахуна с той стороны, откуда он менее всего мог его ждать. Оно явилось в лице Ембергенова, по зову Туребая прибывшего в аул, чтобы расследовать убийство Турдыгуль. Вслед за Ембергеновым на площади появился еще один всадник, и многие сразу узнали его — Баймуратов, тот, что в крайкоме секретарем работает, главный большевой на всю округу.
Немолодой уже человек с морщинистым усталым лицом, Баймуратов не раз бывал в Мангите. Со многими он встречался в Чимбае, многих знал понаслышке. Пройдя сквозь людской коридор, Баймуратов поднялся на возвышенность, стал рядом с Орынбаем, улыбнувшись, обратился к возбужденной толпе:
— Что это у вас здесь? Никак, богослужение? Или свадьба?