— Ладно. Вижу, до того застращали вас, веревку увидите — змеи чудятся. Да если б не вы, молодых и уговаривать не нужно — сами б вызвались ехать.
— Эх, аксакал, новорожденный теленок и тигра не боится, вот вырастут рога — будет бояться и волка, — ответил за всех Сеитджан.
Весь следующий день Орынбай, Калий и Сеитджан ходили из юрты в юрту, разговаривали с людьми, растолковывали, какая будет каждому польза от постройки канала, от того, что поставят большой дом. Истосковавшиеся за зиму по настоящему делу, приободренные поимкой посланца аллаха, дехкане с готовностью откликались на слова агитаторов. Многие, накинув чапан, присоединялись к Орынбаю, Калию и Сеитджану, и в следующий дом шли уже сначала вдвоем, втроем, вчетвером, а под конец целым гуртом.
Ходжанияз в это время договаривался с Дуйсенбаем об условиях найма батраков. Разговор был не простой и не быстрый. Каждая сторона присматривалась, прощупывала собеседника, исподволь приближаясь к главному. Наконец, как следует запугав противника туманными намеками и недомолвками, Ходжанияз перешел к сути.
— Конечно, будь моя воля, Дуйсеке, я б и волоса взять не посмел с головы вашей... кобылы. Но власть приказала! Видит бог, я стоял за вас, как сын за родного отца, за ваших кобыл, за волосы ваши! Потому что — кто ж не знает того? — в каждом из них частица великой мудрости!..
— Спасибо, сынок! — с притворным умилением поклонился Дуйсенбай, продолжая настороженно следить за маневром противника. А противник, раскрывши объятия, пошел на хозяина:
— Да, Дуйсеке, обнимите меня! Обнимите покрепче: Ходжанияз, непутевый сын святого ишана, спас вчера все ваши богатства!.. Почти все...
Дуйсенбай помолчал выжидательно, мягко освободился от рук своего заступника, сказал с хорошо наигранным безразличием:
— Какие богатства, душа моя, ничего от них не осталось! Все по ветру пошло. И ладно. И пусть. Доживешь до моих годов, поймешь, как и я, — нет в нем счастья, в богатстве, — тлен, прах презренный...
Ходжанияз поглядел на Дуйсенбая внимательно: хитрит или рехнулся на старости лет? Не найдя в глазах Дуйсенбая никакого ответа, продолжал игру.
— Того, кто говорит, что презирает богатство, я, Дуйсеке, считаю лжецом. Конечно, пока он мне не представит убедительных доказательств. Ну, а если представит и я поверю в искренность его слов, тогда уж твердо могу сказать: нет, простите, не лжец он — дурак!
Не дождавшись ответа Дуйсенбая, Ходжанияз продолжал наступать:
— Да, богатство — грех перед богом, бедность — перед людьми. Вот и раскинь теперь мозгами, как тут быть. Кто воздаст за грехи? Бог. Кто помиловать может? Один только бог! Перед ним и греши!
Совсем запутал Дуйсенбая этот непутевый, словами обмотал, как муху паутиной. Послушаешь его, выходит: греши перед тем, кто наказать за грехи либо помиловать может. А что, не так уж и глупо. Нужно запомнить, подумал Дуйсенбай, и спросил:
— В чем же ты согрешил перед богом?
— Солгал, отец, тяжко солгал... Вчера собралась, кричит эта шантрапа: отобрать у него — это, душа моя, значит, у вас — отобрать все, что есть: земли, стадо, дом, деньги...
Дуйсенбай побледнел, непроизвольно схватился рукой за горло.
— Ну! — подстегнул нетерпеливо.
Ходжанияз достал из поясного платка кисет с табаком, бросил щепотку под язык, блаженно зажмурился.
— Ну! — требовательно повторил Дуйсенбай.
Ходжанияз хлопнул себя по груди, произнес шепеляво:
— Щитом вашим стал!.. Вот как вы сейчас, так и я там: нет, говорю, больше у него никакого богатства. Все прахом пошло!.. О, милостивый и милосердный, прости наши грехи!
— Простит. Дальше что было?
— Поверили.
Дуйсенбай вздохнул с облегчением, и тут и быстро, как нож в жертву, вонзил свой удар.
— Велели только за ваш счет двадцать батраков на рытье канала нанять.
— Двадцать?! — всплеснул руками Дуйсенбай.
— Ровно двадцать, — спокойно, даже с каким-то безразличием подтвердил гость.
— Больше семи никак не могу.
Так начался торг. В конце концов сошлись на двенадцати. Правда, за то, что Ходжанияз спас вчера Дуйсенбая от худшего, а сегодня скинул с его плеч оплату восьми лишних ртов, хозяин, уразумев тонкий намек батрачкома, пообещал в ближайшие же несколько дней поставить ему новую юрту. Расставались друзьями, очень довольные друг другом.
Ходжанияз прямо с порога кинулся в дом к Туребаю.
— Поздравь, аксакал: все из этого живодера вырвал — как договорились вчера, двенадцать поденщиков оплачивать будет! Ну, намучился с ним!
— Молодец, батрачком! — протянул ему здоровую руку аксакал.
А Дуйсенбай, выпроводив Ходжанияза, тут же послал своего человека за Турумбетом: нужно было исполнять наказ ахуна.