Хозяйство Гульбике пришло в упадок. Тут бы как раз и послать Турумбета зарабатывать хлеб свой насущный — взрослый джигит, крепкий, здоровый. Но Гульбике рассудила иначе: пусть погуляет на воле — дитя ведь еще! И Турумбет не противился: валялся до полудня, гулял до полуночи, любил сытно поесть, пристрастился к азартной игре. Откуда появится завтра обед, как запастись на долгую зиму — об этом и знать не хотел. А Гульбике, чтобы как-то прокормить себя и сына, изворачивалась, как могла: собирала колоски на чужих полях, ловила на улице приблудного петуха, уносила за пазухой опавшие фрукты. В ауле не было уже юрты, где бы она не выпросила тыквы. Потом с этими тыквами видали ее на базаре. Словом, Гульбике готова была на все, но принципу своему не изменяла: ничто не могло заставить ее идти работать!..
В характере Гульбике было много странностей. Однако в одном ей никак нельзя было отказать — в совершенно беспочвенной, но оттого не менее твердой уверенности, что все эти трудности и лишения — дело временное, преходящее и что лучшие времена не за горами. Откуда и когда они придут, Гульбике не знала. Но что придут — не сомневалась ни минуты.
Именно поэтому она обрадовалась, но ничуть не удивилась, когда на Турумбета пал благосклонный взгляд Дуйсенбая. Все так и должно было произойти. Это судьба.
Дуйсенбай появился, когда они еще завтракали. Запросто, как равный, он сел на кошму и после традиционных приветствий спросил у старухи:
— Ну, довольны вы свадьбой, тетушка Гульбике?
— На такой свадьбе любой джигит желал бы быть женихом! Вашей щедрости, вашему доброму сердцу спасибо! — льстиво ответила Гульбике и подумала: «Телку!»
— Мы свое дело сделали. Теперь уж пусть молодые сами о своем счастье заботятся.
— Без вашего покровительства какое же может быть счастье? — сладким голосом пела Гульбике, стараясь задобрить, опьянить Дуйсенбая, усыпить его бдительность, чтобы в нужный момент разом ринуться на него со своей просьбой, выпросить, выманить, вырвать! И чем мягче становился взгляд Дуйсенбая, тем пышней расцветали желания Гульбике: «Текинский ковер!.. Нет, корова! Лучше корова. Ах, как бы не прогадать..!»
А Дуйсенбай, не подозревая даже, какая буря страстей кипит в душе старухи, какую коварную ловушку она ему готовит, говорил спокойно, неторопливо:
— Без покровительства им, само собой, придется трудно. Но я ведь не отказываюсь. Турумбет говорил вам, тетушка Гульбике, что я подарил ему две делянки пахотной земли?
Это был смертельный удар! Зверь понюхал приманку и ушел в тот момент, когда капкан готов был защелкнуться. Перед глазами Гульбике поплыла корова, текинский ковер, телка. Проплыли и растворились в тумане... Конечно, после этих слов ничего уже не попросишь... Разве что... Отчего же — тоже пригодится!
— Дай вам бог здоровья, Дуйсенбай-ага! Вы добрый человек. Не знаю, как уж вас и благодарить... Земля! Такое богатство! Жаль только сеять нечего — нет у нас зерна.
— Зерно у вас будет. Отборное, — легко пошел на приманку Дуйсенбай, и Гульбике пожалела: продешевила ведь, ей-богу, продешевила! Но поздно — назад не вернешь.
Дуйсенбай еще о чем-то разговаривал с Турумбетом, задавал вопросы Джумагуль, но Гульбике уже ничего не слышала, не различала: сознание непоправимости потери терзало ее.
После ухода гостя это вызвало у Гульбике приступ неукротимой злости.
— Что-то, смотрю, жена твоя только чаи попивает, — кольнула она Турумбета, когда Джумагуль на минуту куда-то скрылась. — На меня, наверно, работу свалить хочет.
Турумбет отмахнулся:
— Вот тебе невестка, делай с ней что хочешь. Хочешь — садись ей на шею, хочешь — запрягай в плуг. Все в твоей власти. А меня не тронь! — и вышел.
Когда Джумагуль вернулась, Гульбике скептически осмотрела ее с ног до головы, сказала:
— Есть поговорка: пусть подол у снохи не будет пустым. Понимаешь?
Джумагуль стыдливо потупилась:
— Понимаю.
— Нет. Это значит, что ты должна скорей родить сына. Говорят, у твоей матери не было сыновей?.. Нет? Ну, если и ты по той же дороге пойдешь, добра не жди!
На языке у Джумагуль вертелись резкие слова. Сдержалась, пересилила себя: невестка не имеет права возражать, невестка не имеет права говорить, думать. Невестка имеет право молчать и терпеть.
— На вот, делом займись, — бросила ей Гульбике веретено. — Сколько дней в доме, а еще мотка не сделала!
Старуха растянулась на кошме и, все чем-то недовольная, угрюмо смотрела оттуда на Джумагуль. Смотрела, как ловко мелькают над веретеном ее руки, как вздымается и опадает грудь, как выкатывается из-под ресниц крупная слеза...