Туребай рассмеялся:
— Неплохо ответил... Только это про тыкву ишана было сказано, наша другая, настоящая.
— Бессмертная! — шутливо подсказал Айтбай.
— Ну, коль не бессмертная, так уж продлевающая жизнь наверняка. Это я говорю точно. Не будь у нас этой тыквы, давно бы с голоду померли.
Теперь рассмеялся Айтбай.
— Пока острите, тыква остынет, — вмешалась в мужской разговор Багдагуль. — Ешьте.
Через несколько минут Айтбай сказал:
— Хотел у вас об одном деле спросить.
— Что знаем — ответим. Спрашивай.
Айтбай отстранил тарелку, вытер усы, задумался — похоже, нужные слова подыскивает.
— Видал я тут как-то жену Турумбета... Как ее?
— Джумагуль, — подсказала хозяйка.
— Джумагуль... — повторил Айтбай. — Не слыхали, что там у нее с Турумбетом?
— Какое мне дело до чужих жен! — усмехнулся Туребай, выразительно поглядев на Багдагуль.
— Я серьезно. Вчера Турдыгуль ее встретила, говорит, совсем извелась, зачахла вроде.
— С таким мужем да при такой свекрови не то что зачахнешь — сгниешь заживо, — сочувственно вздохнула Багдагуль. — А чем поможешь?
— Нужно ей как-то помочь. Совсем пропадет ведь.
— Правильно говоришь, Айтбай, — поддержал хозяин. — В чужое место приехала, ни родных, ни знакомых, слово сказать некому. Трудно ей, бедняге...
— Был я недавно в Чимбае — на базар ездил. Познакомился с одним человеком. Из-за Еркиндарьи. Как там, спрашивает, наша невеста? Ну, рассказал, что знаю. А он мне о матери ее такое поведал — страшное дело... Будто тамошний бай в воровстве ее обвинил, уши приказал отрезать. А потом будто и не виноватой вовсе она оказалась. Сейчас ходит, побирается, о дочери слезы льет, а идти к ней не хочет — боится, позор материнский на дочь упадет.
— Проклятая жизнь! — в ожесточении бросил Туребай. — А ты говоришь — новая власть, равноправие, справедливость!.. Где они? Где, спрашиваю тебя?!
— Ждать — дело нехитрое: лежи, пока поднесут, — вот тебе, брат дорогой, новая жизнь, вот тебе справедливость!.. Нужно и самому за это бороться!
— Как бороться? — горячился Туребай. — Вот ты в Красной Армии был. Скажи! Научи, что делать надо!
— Эх вы, мудрецы-пустословы! — неожиданно обрушилась на мужчин Багдагуль. — Говорят, когда дом горит, умный за ведра хватается, дурак о причинах рассуждает... Вы бы не разговоры о справедливости разговаривали, а придумали, как по справедливости Джумагуль помочь! Вот что!
— Ну, это ты зря! — недовольно глянул на жену Туребай. — Мы все обдумать должны, посоветоваться как следует. Спешить в таком деле опасно — сам заблудишься и других в пески заведешь на погибель.
Некоторое время в юрте было тихо. Наконец Айтбай предложил:
— А может, старуху сюда привезти?
— Это не трудно. Только, боюсь, Турумбет тебе спасибо не скажет. Возьмет да выгонит ее на улицу. Он такой, Турумбет. И Гульбике поможет, — рассуждал Туребай.
— Что ж, тогда пусть пропадает каждая врозь? — не унималась Багдагуль. — Так, что ли?
— М-да... — неопределенно развел руками Туребай. — Не понимаю я Турумбета. Как жить собирается? И с женой неладно, от земли при разделе отказался... Не понимаю...
— Багдагуль права, — уже будто приняв какое-то решение, твердо сказал Айтбай. — Пропадут они друг без друга, а так... Нужно забрать старуху. Не примет Турумбет — у меня будет жить... или у тебя, если захочешь, — там разберемся. Верно?
— Верно, конечно. А все же с Джумагуль поговорить не мешало б, — раздумчиво произнес Туребай. — Нам с тобой не пристало, да она с мужчинами и не захочет, пожалуй. Разве ты потолкуешь с ней осторожно? — обернулся он к жене.
— Попробуй — поговори! Эта чертова старуха никого к ней не подпускает. Кричит на всю улицу: «Зачем пришла? С пути сбить хочешь?!»
— А ты выследи ее, когда за водой пойдет, — посоветовал Айтбай. — Спроси, как живет, что там у них с Турумбетом? Да что учить тебя — сама понимаешь! Только поласковей ты, подушевней...
Напялив на голову шапку с остроконечным верхом, Айтбай ушел. Туребай и Багдагуль долго еще во всех подробностях оговаривали предстоящую беседу с Джумагуль — и с чего начать, и как вести, и о чем расспрашивать...
На следующий день с горлянкой на плече Багдагуль отправилась к каналу с твердым намерением дождаться Джумагуль и поговорить с ней откровенно.
Джумагуль появилась под вечер.
После разговора с Дуйсенбаем Турумбет задумался. Белый конь, богатство, вершина славы — все это, конечно, ему нравилось. В блестящей перспективе, нарисованной Дуйсенбаем, Турумбета смущало только одно — что ехать придется не на шумный той, а с кем-то воевать и драться. Где есть винтовка, будет и смерть. А умирать Турумбету совсем не хотелось. Даже за святое дело, о котором так красочно говорил Дуйсенбай. Вон в прошлом году, рассказывали люди, столкнулось под Чимбаем воинство аллаха с Красной Армией. Сколько людей полегло — не счесть. Выходит, и его, Турумбета, ждет такая участь?.. Новоиспеченный нукер живо вообразил, как пуля пронзает его душу — интересно, где находится у него эта душа? — как падает он на горячий песок и смерть, почему-то всегда представлявшаяся ему в обличье Мамбет-муллы, хватает его за горло. Турумбет загрустил и начал было подумывать, как бы увернуться от славы и почета, которые ждут его на ратных полях.