— Ничего, — не желая тормошить воспоминания, ответила Джумагуль и подумала, что в общем-то, если разобраться, она говорит правду: ничего не случилось у них с Турумбетом. Просто встретились на дороге чужие люди, прожили вместе сколько-то времени и разошлись как чужие в разные стороны. Как ответишь тут, что случилось? — Ничего не случилось, мама...
Не стала рассказывать Джумагуль и о том, как в февральскую стужу оказалась с младенцем на улице, как Багдагуль, возвращавшаяся с канала, заметила ее и увела к себе в дом. Зачем это знать Санем? Лишнее беспокойство.
— Ну вот что: когда новорожденный в доме, не плакать, а смеяться нужно! — с напускной беззаботностью произнес Туребай, чтобы положить конец стенаниям Санем. — В народе говорят: богач живет в блаженстве, бедняк — в мечтах. Давайте-ка помечтаем, как дальше жить будете.
Женщины молчали, предпочитая услышать мужское слово. Туребай бросил под язык щепотку табака, заговорил степенно:
— Привез я вас сюда, мамаша, чтоб внучкой полюбоваться. Это конечно. Однако была и другая цель. Коль случилось уж так, что с Турумбетом... Ну, словом, лучше бы вам теперь вместе... Вот и решайте. Можно в город вас отвезти. Можете здесь оставаться. Как лучше...
— Пропадете вы в городе. Чужие люди кругом... — с искренним состраданием в голосе промолвила Багдагуль. — Оставайтесь.
Ни Джумагуль, ни Санем не были готовы к такому разговору. Единственное, на что они были сейчас способны, — бессчетное число раз повторять слова благодарности этим почти незнакомым людям. Однако и этого сделать они не могли — Туребай решительно пресекал все растроганные признания, неизменно поворачивая разговор на деловой лад.
— Останетесь, к нашей кибитке лачугу пристроим. Насчет этого не беспокойтесь! Котел лишний имеется... Дальше — что? Всем беднякам выделяют участки, и вы свой получите. А с землей только ленивый голодным бывает...
— Пока урожай созреет, брюхо к спине прирастет, — удрученно покачала головой Санем.
— Вот арба, вон лес, будем дрова на базар возить. Перебьемся до осени, там полегчает.
Выбор был сделан на рассвете.
— В месяце четырнадцать ночей темных, четырнадцать ночей светит луна. Может, пришло для нас время лунных ночей? Как думаешь, дочка?
— А чего тут долго гадать? Другого выхода нет.
— Верно, дочка, — с облегчением вздохнула Санем. — Тогда скажи добрым людям спасибо, подвяжись потуже и за работу! Даст бог, не пропадем...
Сквозь щели в циновках пробились в юрту первые лучи солнца. Занимался новый день.
Всю ночь дул теплый ветер, и снег, плотным слоем покрывавший землю, начал таять. Днем его пригрело первое весеннее солнце, и потекли шумливые ручьи, засверкали зеркальные лужи.
Народу в ауле вроде сразу прибавилось: высыпали на улицу из юрт и домов, из ветхих лачужек и саклей. Чего уж говорить о детишках — эти носились по улицам, будто резвые козлята. Вышли погреться на солнышке дряхлые старики, те, что всю зиму ленивым медведем провалялись у жаркого очага. Вынесла и Санем свою внучку на улицу — пусть познакомится с первой весной. Девочка морщила носик, щурила от солнца глаза, смешно шевелила губами. Вскоре, однако, лоб ее страдальчески сморщился, девчушка расплакалась. Санем пришлось ее утешать:
— Потерпи, маленькая. Скоро мама придет, накормит тебя... Не плачь, родная!
Прикрыв глаза от солнца ладонью, Санем вглядывалась в ту сторону, откуда должна была появиться арба, доверху груженная дровами. Еще затемно проводила она в лес Джумагуль с Туребаем и сейчас с нетерпением ждет, когда же возникнут на изгибе дороги знакомые силуэты.
Судьба не щадила Санем, щедро уснастив ее путь лихими бедами и горькими испытаниями. Скрепя сердце, порою недобрым словом поминая имя божье, она сносила все, чем награждала ее лихая женская доля. Сносила, хотя с каждым новым несчастьем ее душой все полнее овладевал страх. Каждый день и за каждым поворотом она ждала теперь новых напастей. Она не сомневалась уже, что явятся они непременно, не могут к ней не явиться, и это ожидание — постоянное, мучительное — делало ее жизнь сплошным кошмаром.
Вот и сейчас, поглядывая на дорогу, Санем невольно отдалась догадкам, какие беды могли подстерегать Джумагуль в лесу. Волки? Встреча с лесничим? Или, может, стонет, прижатая вековой сосной?
Санем знает: нельзя давать волю этим мрачным предчувствиям. Нужно гнать их, вырывать из сердца. И она старается:
— Скоро лето придет. Увидишь, как красиво станет кругом! Деревья зеленые-зеленые, а хлопок белый, как голова твоей бабушки. Правда, смешно? Ну, не плачь, малышка... не плачь.
Можно сказать, жизнь у них, слава аллаху, наладилась. Правда, не столько по милости аллаха, сколько благодаря доброте их славных хозяев и трудолюбию Джумагуль. Дважды в неделю ездит она теперь с Туребаем в лес, рубит деревья, грузит арбу, на крутых подъемах плечом подсобляет отощавшей кляче. Пока Туребай возит дрова в город, выменивает их на мясо, Джумагуль вместе с расторопной хозяйкой занимается бессчетными домашними делами — прибирает, чистит, моет, толчет...